То, что в Боре Гундосове воплотился мятежный и страшный дух, знают пока немногие.
Знает Клава, жена (вторая жена, а первая, Алла, та ничего не знает).
Знает Яша, Яков Антонинович Барабанов (сам-то он уже просвещен, ему сказано было слово: фараон Тутанхамон в нем миру в новом воплощении явлен).
Знаю я, хотя я-то не в счет...
И еще два мага знают: разумеется, один — сам гуру Вонави Йирелав, а другой... О, тот маг и коварен, и опасен, и зол; но считаться с ним все же приходится, да...
Но здесь тайна, тайна и опять-таки: тай-на!
Итак, неласковый день московский, октябрьский.
Боря вышел во дворик СТОА продышаться.
Я бреду по переулочкам центра Москвы: чмяк да чмяк; и прохожие мимо меня скользят привидениями.
Яша, Яков Антонинович Барабанов, в фараоны пожалован всезнающим гуру Вонави-Ивановым; но и фараонам есть надо, семью надо кормить: есть же сын, Антонин; жена Люба, татарка-красавица еще одного ждет ребеночка.
Подторговывал книгами фараон Барабанов; он играл на разнице в ценах: в Москве что-то дешевле, чем в городе на Неве; но зато и в городе на Неве что-то может оказаться дешевле. Надо вовремя конъюнктуру почувствовать, прихватить три-четыре пачки, привезти, побыстрее толкнуть. Чем же, чем подторговывал фараон тридцать пять столетий спустя после памятного своего воплощения в Египте?
Тамиздатом — ни-ни. Только наши издания: братья Стругацкие, а для тех, кто посолиднее,— серия «Литературные памятники». И на книжном рынке Яша — не из лидеров; там лидирует маклер по кличке Гнус, у него обороты под сотни тысяч. Но и Яша не из последних.
КГБ за книжным рынком, конечно, следил.
Моя кухня.
У меня в гостях Яша; и я только что выслушал сбивчивую историю, плохо выдуманную и бестолково рассказанную: тарабанил Яша домой на трамвае, стоял на площадке; трамвай стаей стали окружать черные «Волги» спереди, сзади, сбоку. Это все за ним они, за Яшей охотятся. Он сошел, как всегда, на своей остановке, не доезжая конечной, круга. «Волги» тут как тут, свернули за ним, ехали тихо-тихо, сопровождая его. В «Волгах» — те... понятно, мордатые...
Яша тычет в пепельницу обрубок сигареты, руки дрожат.
— Яша,— силясь быть как можно спокойнее, говорю я,— у вас кагебит!
Яша скалится, и в его напряженной улыбке светится истинная духовность. Дня два-три тому назад, так совпало, что как раз незадолго до моей конспиративной встречи с людьми в серых костюмах, вместе с Яшей мы придумали название болезни, комплекса: ка-ге-бит. Похихикали собственному остроумию — как нетрудно заметить, довольно скудному: был брон-хит, конъюнкти-вит. А теперь: кагебит. Но потешились, стало лучше, полегче. А сейчас — рецидив у Яши.
