Очень может быть, что вовсе и не гнались за Яшей черные «Волги», волчьей стаей окружая благонамеренно побрякивающий звонками трамвай, что не мчались за ним мордатые парни. Но, увы, хотят люди, чтобы их преследовали на «Волгах»: так красивее, драматичнее. Тогда Яша будет все-таки кем-то большим, чем просто Яшей.
А иначе — кто он?
Яша — выросший в Марьиной Роще мальчик; полукровка, «полтинник», сын русского папы (старомодно как-то умер от туберкулеза) и мамы-еврейки.
У нее все погибли: и родители, и сестры, и тетки. Все погибли, потому что были они участниками Великой Отечественной.
Есть в Смоленской области город Пречистенск. Там — овраг за околицей. А в овраге — сто сорок восемь евреев, евреек с детишками да со стариками, библейскими, ветхими. Полагаю, понятно, да?
Пулемет...
Лай собак...
Опять пулемет...
Господи, да чего там: сотни, тысячи раз все описано, все в кино показывали — при-вык-ли...
А мамаша-то Яшина, Анна Моисеевна, она, значит, из Пречистенска выехала и в Москве проживала: молодая была, красивая девушка, замуж вышла за вологжанина-инженера, большевика убежденного.
Как война загромыхала — в Казахстан командировали мужа, Яшиного отца; о расстреле в Пречистенске ни он, ни жена его молодая не знали; и хотя надежды и не было, все же на что-то надеялись.
А узнали они обо всем, уже Яшу родив и вернувшись в Москву.
А потом и другие ребятишки появились на свет, братья Яшины.
Отец умер. Мама вырастила трех сыновей — в коммунальной квартире, в комнатушке 14 м>2. Яша старший, но Яша отстал: младшие уже поступили в университет, окончили; самый младший, Алешка, уже диссертацию пишет. Яша — в тяготах неудачничества: электрик-монтер, да еще перекупщик книг, вот- вот мания преследования у него разовьется.
Ко мне Яша прибился, и ему со мной хо-ро-шо: я ценю его ум, его юмор, но я... Нет, наверное, у меня размаха. Прозорливости мне не дано, не дано мне и дара устрашения человеков. То ли дело гуру Вонави!..
О, гуру Вонави Яшу сразу же выделил: фа-ра-он, это надо же — прозорливость божественная! Да, божественная, сколько бы я ни хихикал над замашками гуру Вонави и над всею ихней школой Великих арканов.
Но меня-то терять Яше тоже не хочется.
Яша будто бы и не пьян сегодня, хотя — по-чудному все устроено в школе «Русские йоги»: йоги там выпивают запросто, но на то они, надо думать, и русские! — он частенько бывает и выпивши. Яша просто взъерошен.
Яше лет тридцать пять. Он по-обезьяньи подвижен, гибок, миниатюрен: сжавшаяся в комочек мартышка.
