Так добро же, он им пропишет...
Им всем...
Хорошо, ритмично точился кинжал, и все четче, все ярче рисовалась картина. Борю судят да судят, пусть судят, он прикончит этого мозгляка — агента экстрасофов, главного психиатра Москвы, и пускай же, пускай его приговорят к смертной казни; на суд соберутся журналисты с разных концов планеты, и он будет говорить, говорить всю правду о великом гуру, которого бросили в психиатричку, о спасении родины и о том, что интриги экстрасофов ведут к ее разрушению, и пусть знает мир правду, и поднимется мир, и восславит великого Вонави.
И не знал, не ведал Боря о том, что на Западе его бледный гуру удивить никого не сможет.
И — точил кинжал, улыбаясь.
И наутро он кончил: кинжал сверкал.
Завозились Вера Ивановна, Катя.
Пили кофе, Катя по-старинному говорила: «кофий».
После кофию Боря выложил Кате, паспорт, зевнул. И небрежно:
— Это, Катя, тебе. От меня. Подарок, прими на добрую память. Извини, если что-нибудь... Если обидел тебя.
Катя молча разглядывала красную книжечку, добралась до фотографии,
— Я? — спросила испуганно.
С фотографии на Катю, вскинув брови недоуменно, смотрела вторая Катя.
— Не бойся, не подменили тебя, ты и есть.— И в другой интонации, неожиданно теплой, шепнул еще раз: — Уж прости, если что не так...
Вера Ивановна мыла чашки — растрепанная, бигуди не варила, не до них было ей.
— Боренька, что теперь делать?
Улыбнулся устало:
— Что-нибудь сделаем.
Грустно-грустно посмотрел на Веру Ивановну и на Катю — ушел.
И пошел в Главпсихонервупр.
Шел, оказывается, по улице, параллельной той, на которой трудолюбиво торчали наши кариатиды, а мог бы пойти и по ней. А что было бы? Да ничего: в КГБ неустанно вел свою деятельность 33-й отдел, кооптировал, а попросту сказать, вербовал под свое покровительство нашего брата, коллекторов-лабухов, собирал да собирал психическую энергию в тайный фонд государства, и гуру, и Боря-Яроб, разумеется, знали, что ее собирают, а как именно — сие невдомек им было. Боря мимо наших лабухов десять раз на дню проходил, окидывал взглядом, морщился: надо же безвкусица, надо же! Психоэнергия ленивыми брызгами источалась на лабуха, у которого екало сердце: ага, еще капелька. А Боря дальше шагал, не подозревая о том, что в этот момент государство оттяпало у него малую толику ПЭ. А на кариатид он вряд ли и поглядел бы: не до них ему было.
Дагестанский кинжал в кухонную тряпицу завернут и бережно заткнут за пояс. Прикрыт полами плаща-болоньи, берет на лоб сдвинут.
