В тот метельный январский вечер Ляжкина пришла часа за два до начала занятий, в демонстрационном зале трудилась: что-то там убрала, помогла расставить. А сейчас она стояла у дверей ведущего в зал коридорчика, улыбалась. В ответ на игривый вопрос Леонова тихонько кивнула: да, меры безопасности приняты.
Идем коридорчиком; как всегда, гуськом друг за другом. Вошли в зал, озираемся. В почти полной темноте неуверенный голос, с кавказским акцентом:
— Ничево нэ понимаю, зачэм зоопарк под землей?
— Ой, и правда! — Это кто-то из девушек, Люциферова, кажется: говорит она низким контральто, у нее тяжелые, красные руки прачки. Кажется, попала она сюда по знакомству: папа ее — член какой-то высокопоставленной коллегии, возможно, что и коллегии КГБ. Оказывается, даже для того, чтобы несколько часов в месяц в виде кариатиды или Зои Космодемьянской на морозе или под дождем проторчать, нужны связи, вульгарный блат. И богинь античных, мне говорили, все-то больше по блату лабают генеральские дочки да внучки; раздеваться, оказывается, им очень и очень нравится, сбор психоэнергии у них гарантирован. В Ленинграде, конечно, не сахар: настоишься в Летнем саду, натерпишься всякого. А в Москве все больше под крышей, в музее: чисто, тихо, тепло. Плохо, что ли? Но для этого нужен блат, и немалый.
Люба ойкнула, а Леонов в ответ хохотнул:
— Зоопарк? Ух ты, догадливые какие! По запаху догадались, что ли?
Вспыхнул свет. Был он мягче, чем в прошлый раз, когда здесь, в просмотровом зале, плясали разудалые Лукичи; с потолка, из-за балок, лился поток лучей.
Мы замерли. Мы, оказывается, стояли на возвышении, как бы на небольшой эстраде. Тесно: впереди нас ограда из стальных серебристых прутьев, прутья плавно изгибаются вверху, они загнуты внутрь ограды. Над головами тоже ограда: мы как бы в клетке. Девушки щебечут, и сходство наше с птичками в клетке становится от этого уж совершенно явным.
Мне Лиана Лианозян шепотком:
— Что ж, выходит, попали мы все-таки в подвалы ЧК?
А Леонов:
— Всем стоять на местах, выхожу только я! — И, открыв незаметную дверцу в ограде, калиточку, чуть пригнувшись, выходит из клетки. Решетчатая дверца за ним защелкивается. В руке у него всегдашний его инструмент — пластинка с кнопками дистанционного управления. И еще откуда-то взялся хлыст — тонкий, гибкий и длинный. Никто ничего, разумеется, не сказал, но я уверен, что многие внутренне вздрогнули и мелькнуло чудовищное: «Для кого этот хлыст? Неужели...» И у каждого черной искоркой проскочило: «Не для меня ли?» Люциферова даже отмахнулась от этой мысли, как от мухи отмахиваются.
