— А для кого же ещё? — расплылся в добродушной улыбке, огромный Рагнар. — Конечно для тебя, пресветлая госпожа.
Ладно, ещё раз большое спасибо, — польщено пробормотала я. — Хотя по большому счёту это лишнее. Не стоило тащить сиё ложе, в этакую даль. Я бы и так обошлась. Ну а теперь о главном: от Эльтора, вестей нет?
— Нет, госпожа, — отрицательно покачал седой головой, воевода Хаген, — пока никто из троих ушедших, назад не вернулся.
— Скорей всего, они прибудут под утро, — здраво поразмыслив, заявила я. — Ведь Эльтор вряд ли ограничится простым, малоэффективным наблюдением с удалённой позиции. Наверняка он пожелает, и послушать о чём изгои говорят. А иначе как ночью, во тьме, к лагерю не подобраться. Вот и получается, что ждать разведчиков, действительно слишком уж рано.
— Разве что Эльтор пошлёт кого-нибудь с предварительным докладом, о состоянии дел, — высказал довольно обоснованное предположение, сотник Вольфгар.
— Поживём, увидим, — откликнулась я, вставая с камня. — Но мне кажется, Эльтор не станет дробить свою крохотную группу, и вернутся они, все вместе. Если конечно не случится ничего из ряда вон выходящего. Но вряд ли, что-либо подобное произойдёт. По крайней мере, за нынешнюю ночь, я уверена вполне.
Потом я покинула командиров своего Войска. Хотелось самолично проверить дозоры, а попутно — убить тягостные часы ожидания. Решивший составить мне компанию, дядюшка, последовал сзади. Однако за всю дорогу, ни он, ни я, не проронили ни единого слова. Да и к чему впустую языком молоть? Ведь всё нужное уже обговорили.
Убедившись в исправном несении службы, дозорными из первой порубежной сотни, мы той же дорогой, неспешно вернулись назад.
За время нашего отсутствия, лагерь успел перейти от поголовного сна, к поголовному бодрствованию. Повсюду, несмотря на ночную тьму, небольшими группами сидели основательно отдохнувшие воины, подкрепляющиеся сухарями, сушёной рыбой и вяленым мясом. Порой в их тихие голоса, врывались приглушённые порывы смеха. Это было хорошо, ибо люди, смеющиеся накануне битвы, настроены на победу, а не на поражение. Что значило очень много, для достижения конечного результата. Так, по крайней мере, всегда утверждал дядюшка Рифли. А ему, и тёте Ири, я верю как самой себе.
Когда впереди замаячил острый верх моего походного пристанища, я рассталась с дядюшкой и направилась прямо к нему. Но отнюдь не для того, что бы попытаться вздремнуть ещё. Просто в душе ощущалась потребность побыть одной, при этом не думая совершенно ни о чём. Пусть даже одиночество это было иллюзорным, и обеспечивалось всего лишь тонкими, брезентовыми стенками шатра. Почему у меня возникло сиё желание после стольких дней и без того проведённых в отшельничестве? Точного ответа я не знала. Может, давил, непривычной пока ещё тяжестью, груз ответственности. А может, сказывалась многолетняя жизнь, в замкнутом мирке нашего плато, именуемого крестьянами — Волчьим, за стяг, реющий на самой вершине башни. Хотя какая из меня затворница? В Крае Медвежьих Полян мы бывали частенько, и я никогда не тяготилась тамошней жизнью. Скорее, она мне даже, весьма сильно нравилась.
