— Я знаю, как тебе сейчас тяжело, сынок. — Его тяжелая рука легла мне на плечо, и я едва сдержался, чтобы не обнять её обеими руками. Я так хотел уцепиться за его китель, умолять его не оставлять нас одних или уж лучше взять меня с собой, если уж так надо было. Вместо этого я только сглотнул все слезы и продолжал сосредоточенно разглядывать чаинки на дне. — Поверь, мне сейчас так же тяжело, как и тебе. Мне невыносима сама мысль, что я оставляю вас четверых, без моей защиты и поддержки. Но тем не менее, в жизни каждого мужчины есть что-то нечто большее, чем его эгоистичная любовь к спокойной и мирной жизни. Это что-то — долг перед Родиной, Эрнст. Это большая честь за нее сражаться. Поэтому-то наша армия и не берет всех подряд в свои ряды, только самых сильнейших. Это привилегия, сын, а потому ты и не должен расстраиваться из-за того, что я ухожу, чтобы принести отмщение тем, кто по праву это заслужил. Ты должен гордиться этим.
— Я горжусь, папа.
Я и вправду гордился. Отец выглядел еще более импозантным в его униформе, чем даже в его адвокатской тройке. А теперь он уходил, чтобы наказать тех, кто сам навел на себя наш праведный гнев. Его ружье, как безмолвное напоминание о его новообретенной власти решать человеческие судьбы одним нажатием пальца, стояло у двери. У Вернера и меня дух перехватило, когда он разрешил нам его потрогать.
— Я рад это слышать. — Он тепло мне улыбнулся и с любовью отвел челку от моих глаз. В отличие от моей матери, он не был ласковым родителем и был твердо убежден, что сыновей нужно любить издалека, и что любой ненужный физический контакт нам только навредит. Но сейчас, погруженный в мысли о том, что может это был последний раз, когда он был так близок ко мне, он уже не сдерживал своих эмоций и привязанности. — Я еще кое-что хотел тебе сказать, Эрнст. Ты — мой старший сын, и я оставляю тебя как главу семьи. Естественно, ты все еще должен слушаться матери, но я хочу, чтобы ты хорошенько запомнил, что это теперь твоя обязанность, защищать её и твоих братьев. Мне жаль, что приходится обременять тебя такими серьезными обязательствами, но со временем ты будешь мне благодарен, потому как как раз такие вот обязательства и делают тебя настоящим мужчиной.
— Хорошо, папа, — я прошептал, и услышал, как мама начала всхлипывать едва слышно, притворяясь, что все еще моет посуду.
Вернер опустил глаза и с чувством закивал, когда отец заставил его пообещать слушаться меня и подчиняться мне, как он бы подчинялся ему. А поутру отец обнял мою безутешную мать, поцеловал нас троих в макушки и ушел. Я стоял на пороге и смотрел ему вслед, когда он уходил вместе с другими мужчинами с нашей улицы. Никто из нас тогда не знал, вернутся ли они.
