— Я всего лишь хочу, чтобы вы помогли самому себе. Мы уже потеряли Гиммлера, который отравился цианидом и соответственно уже не сможет ответить за свои поступки. Только Борманн и Мюллер остались, кто может взять вашу вину на себя. Нам известно, что вы трое тесно работали ближе к концу войны, и было бы естественно заключить, что вы знаете, где их искать.
— Их тела были найдены в Берлине, разве не так?
— Неузнаваемые и сильно обожженные тела, одетые в их форму и имеющие при себе их документы и знаки отличия были найдены, доктор Кальтенбруннер.
— Вот и я слышал то же самое.
Он пристально смотрел на меня не моргая в течение какого-то времени, с озабоченностью на лице вместо гнева, который я ожидал увидеть.
— Так вы не знаете, где они?
— Нет.
Конечно же, я знал. Мы четверо, включая моего самого близкого друга Отто, должны были бы сейчас плыть на подлодке к берегам Южной Америки. Пятеро с Аннализой. Шестеро с нашим нерожденным ребенком. Но Аннализа решила остаться в Берлине с её мужем, а я не хотел уезжать без нее. Меня уже тошнило от них всех, ну, кроме Отто, конечно. А еще я устал. Очень сильно устал, вот и решил уехать обратно в Австрию и погибнуть, сражаясь. Только вот у ОСС были на меня другие планы.
Правда заключалась в том, что меня предавали и лгали мне уже такое бессчетное количество раз, что я уже давно потерял всю веру в людей. Естественно, американец пообещает мне жизнь и свободу в обмен на Борманна и Мюллера, только вот он никогда не сдержит данного слова. Если уж она от меня отвернулась в последний момент, то чем он-то будет лучше? Нет уж, я приберегу эту карту до последнего, когда уже совсем будет нечем играть.
— Нет, агент Фостер. Я не знаю, где они, — я снова повторил твердым, уверенным голосом.
— Доктор Кальтенбруннер, я только лишь хочу справедливости. Зачем вам покрывать других людей — настоящих преступников? Сейчас-то зачем вы это делаете, война ведь уже закончилась? Разве вы не понимаете, что если они предстанут перед трибуналом, вас могут судить всего лишь как пособника, а не главного исполнителя? — Видя, что его слова не производят никакого эффекта, он решил вернуться к проверенному методу воздействия. — Подумайте об Аннализе и вашем ребенке. Разве вы не хотите их снова увидеть?
— Прекратите её в это впутывать! Это она не хочет меня видеть! — я почти крикнул в ответ, не в силах совладать со злостью и обидой.
— Вы же знаете, что это не так. Она любит вас всей душой. — Снова задевая по нервам и чувствуя мою беззащитность, он начал давить еще сильнее. — Видели бы вы, как она рыдала, когда я сообщил ей о вашем аресте. Она была безутешна, в таком отчаянии, боялась до смерти за вас, а вы говорите, что она вас не любит?
