Вотъ уже и девять часовъ, время, въ которое бывало Петръ Иванычъ, спокойный и счастливый, хлѣбнувъ два, три стакана чайку, поцѣловавъ жену, поцѣловавъ дочь, съ портфелемъ подъ мышкой, отправлялся, нѣсколько согнувшись, смиреннымъ, никого неоскорбляющимъ, но и не вовсе чуждымъ самостоятельности шажкомъ въ свой департаментъ…
Но не одѣвается, не пьетъ даже чайку, не цѣлуетъ жены и дочери и не идетъ въ департаментъ растерявшійся Петръ Иванычъ. Мрачно у него на душѣ; при одной мысли, что надо идти на службу, морозъ пробѣгаетъ у него по кожѣ, отъ макушки до пятокъ. Вся жизнь отъ сѣченья и греческихъ спряженій въ дѣтствѣ, голоданья и переписыванья въ юности, до послѣдняго недавняго распеканья — проходитъ передъ его глазами, — и ничего, кромѣ смиренномудрія, и вѣчной безпредѣльной покорности — не видитъ онъ въ ней; хоть бы слово когда грубое какое сказалъ, хоть бы недовольную мину выразилъ на лицѣ — никогда! никогда! Даже покушенія на что-нибудь подобное за собой не запомнитъ! Чистъ, чистъ! со всѣхъ сторонъ, какъ ни поверни, чистъ! И между тѣмъ, сердце болѣзненно съёживается отъ страха, какъ-будто преступленіе какое-нибудь совершилъ человѣкъ, какъ-будто начальнику нагрубилъ!
«Что скажетъ начальникъ отдѣленія!» думаетъ Петръ Иванычъ (несомнѣнно, что господинъ, ѣхавшій на дрожкахъ, былъ его начальникъ отдѣленія). «Что скажетъ начальникъ отдѣленія?…» думаетъ онъ, большими шагами расхаживая по комнатѣ, и никакъ не можетъ рѣшить, что скажетъ начальникъ отдѣленія, хоть и предчувствуетъ, что онъ скажетъ что-то страшное, что-то такое страшное, отчего мало посѣдѣть въ одинъ часъ, отчего мало даже провалиться сквозь землю… И ни убѣжденіе въ своей невинности, никакія размышленія, никакіе доводы ума, ничто не утѣшаетъ безутѣшнаго Петра Иваныча! «Да, ужь не подать ли мнѣ просто въ отставку», думаетъ онъ: «такъ даже и не являться, а просто подать въ оставку, и кончено, а покуда выйдетъ отставка, тиснуть въ «Полицейской Газетѣ», что вотъ такъ и такъ дескать, чиновникъ
съ одобрительнымъ аттестатомъ»…
Тутъ онъ на минуту запнулся… «Вѣдь ужь мнѣ, вѣрно, дадутъ аттестатъ одобрительный?» продолжалъ онъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ: «что-жь? служилъ я не хуже другихъ, нехуже другихъ, сударь ты мой, въ штрафахъ и подъ судомъ не бывалъ, зложелателей, благодаря Всевышняго, не имѣю… подалъ въ отставку… ну, что-жь? Вышелъ случай такой, съ кѣмъ не случается?… просто случай вышелъ такой… Такъ вотъ оно хорошо было-бы публиковать, что вотъ-де чиновникъ съ одобрительными аттестатами, титулярный совѣтникъ, — я думаю даже не худо будетъ выставить: имѣющій такіе-то и такіе-то знаки отличія… Такъ вотъ молъ, такой-то и такой-то чиновникъ, имѣющій такіе-то и такіе-то знаки отличія, хорошій чиновникъ, дескать, благонадежный чиновникъ, ищетъ мѣста управляющаго имѣніемъ, преимущественно
