В статье Валентина Михалковича «История и принцип серийности», как всегда у этого автора, немало ссылок на коллег по цеху. Нам сегодня в особенности интересна цитата, которую исследователь позаимствовал из «Архаистов и новаторов» Ю. Тынянова. «Мы склонны называть „большой формой“, – писал Тынянов, – ту, на конструирование которой затрачивается больше энергии… Расчет на большую форму не тот, что на малую, каждая деталь, каждый стилистический прием в зависимости от величины конструкции имеет разную функцию, обладает разной силой, на него ложится разная нагрузка» [188].
Продолжая тему «большой формы», Михалкович проводит подробный сравнительный анализ двух экранизаций книги Н. Островского «Как закалялась сталь», в кино, где лента А. Алова и В. Наумова длилась час сорок, и на телевидении, где многосерийный телефильм Н. Мащенко оказался в шесть раз длиннее. При этом в качестве «контрольного варианта» – так это называется на языке техники экспериментирования – в процессе сравнения, проводимого ученым, использовался текст книги.
Автор статьи не ограничился внешними параметрами сравниваемых произведений, он начал с анализа литературного первоисточника, отметив нетрадиционность его построения. «В нем не выводится на первых страницах определенный (более широкий, чем в драме, но все же ограниченный) круг лиц, связанных между собой отношениями сотрудничества, любви, вражды или соперничества, не намечается вначале и магистральный – типичный, но локальный во времени и пространстве – конфликт, с которым будут сообразовываться все эпизоды произведения и который найдет свое разрешение в финале» [189].
«В фильме Алова и Наумова, – пишет Михалкович, – книжный сюжет спрессовывается, из него выбираются только основные, наиболее драматичные или значащие для дальнейшего действия узлы. <…> Сюжет, импонировавший своим свободным, прихотливым течением, в фильме превращается в прямой, как будто по линейке отложенный пунктир, направленный к одной определенной точке» [190].
Что касается ленты Мащенко, то «в многосерийном произведении произошло определенное восстановление первоначального облика сюжета – вновь стал ощутим для зрителя его свободный ход, ощутима стала пульсация материи жизни» [191].
Переходя от анализа отдельного произведения к более широкому кругу вопросов, Михалкович делает далеко идущие выводы, касающиеся телевизионного жанра. «В школе мы изучали историю как собрание свершившихся, необратимых фактов: они сформированы раз и навсегда, разрешились одним-единственным способом. В многосерийном произведении история предстает перед нами не в своей завершенности, а в становлении. Она видится не сглаженной, не расположенной в удобную для обозрения (и мгновенного извлечения смысла) цепочку явлений. Нас уже не интересует результат исторического события, поскольку нам он известен. В таких передачах история как будто теряет свою необратимость: мы получаем иллюзию того, что ее можно переделать, по крайней мере, в нашем воображении» [192].
