Министерству культуры (благо оно, как и Госкино, было подвластно одному и тому же Отделу культуры ЦК КПСС) пришлось на это согласиться, сотрудников сектора во время бурных многочасовых собраний соблазняли чуть большими зарплатами на новом месте и повышением по службе. Младшим научным сулили должности старших, старшим – возможность возглавить один из многочисленных секторов будущего института, заведующему и еще одному-двум ведущим киноведам – кресла заместителей директора.
В итоге, 1 февраля 1974 года НИИ истории и теории кино начал свое существование [174]. А за три дня до этой даты, 29 января, во ВНИИ искусствознания из состава телевизионной группы, которая формально не подпадала под действие Постановления ЦК, был создан небольшой сектор. Он был призван подтвердить умение института вести комплексное изучение разных видов искусств. В новое подразделение вошли две сотрудницы бывшего сектора кино, Нея Зоркая и Манана Андроникова, наотрез отказавшихся переходить в новый институт, и один человек из сектора эстетики. Им оказался автор этих строк. На месте самого большого в институте сектора появился самый маленький, состоящий всего из семи человек.
В процессе этих организационных мер у ВНИИ искусствознания фактически отобрали право на киноведческие исследования. Аспирантура и диссертационный совет по защитам в области кино были переданы новому институту. Само словосочетание «киноискусство» оказалось под запретом и стало все чаще заменяться осторожным термином «экранные искусства». Мало того, в названии нового сектора нельзя было использовать даже это определение. Пришлось по предложению тогдашнего директора Института Ю. Барабаша наспех придумывать формулировку названия.
Остановились на не очень вразумительной: «Сектор художественных проблем средств массовой коммуникации», в которое, если судить расширительно, входят все технические формы, не только кино и телевидение, но и художественная фотография, и радио, и дизайн, и плакат, даже комиксы, карикатура, мода и многое еще.
Многим самый этот термин «Средства массовой коммуникации» казался в ту пору чуждым нашей тогдашней практике, где использовался гораздо более определенный и простой «Средства массовой информации» (на журфаке МГУ услужливые теоретики поспешили добавить к нему «и пропаганды», превратив СМИ в СМИП, что, к счастью, с годами не прижилось).
Дама из Министерства культуры, руководительница Главка, которому подчинялись все научные подразделения ведомства, критиковала наше название, уверяя, будто «массовая коммуникация» лишена идеологической однозначности, что это – некая беспредельно широкая дорога, по которой могут двигаться разные, противоположные друг другу по своей направленности, сообщения.
