— Знаю. В третьем. А ты хоть знаешь, сколько мне лет?
— Тридцать семь… или — тридцать восемь? — она растерялась.
— Эх ты. А тебе?
— Не надо!..
— Глупышка, — я обнял жену, и она ко мне прижалась, заплакала. — Глупышка ты, вот ты кто. Оставайся глупышкой, не надсажай свой детский ум. Не бери пример с Надежды — та просто дура, хоть и с высшим образованием… А ты — моя славная, милая, родная глупышка…
— Валька, ты совсем меня не любишь? — прошептала она тоскливо.
— Люблю. Кого ж мне любить, кроме тебя, кроме своей глупышки, пичужки?.. Ты мой серенький воробышек, моя серая мышка…
— Я знаю, я серая, — вздохнула она. — Ты всегда это подчеркиваешь…
Серый юмор. Пичужка, воробышек, мышка-норушка.
— Люся, у нас будет квартира, — сказал я спокойным тоном, и она сразу поверила, ведь тон был не шуточный, и застыла, напряглась, затаила дыхание. — В ближайшие дни.
— О-ой!.. Валечка, наконец-то! — и она крепко прижалась ко мне, так крепко, что моя вялая плоть некстати проснулась. — Валюня… милый… расскажи подробнее!
Я хотел отодвинуться, отстраниться, но отодвигаться было некуда — сзади стол, справа Катина кроватка, слева диван-кровать, — и я неуклюже попятился и упал на грубо скрипнувшие пружины, а Люся, не отлипая, упала вместе со мной. Она лежала на мне, тяжело дыша, горячо и влажно целуя и гладя меня дрожащими руками, и прерывисто бормотала:
— Ну, рассказывай, рассказывай…
— Да постой же! — я все-таки отстранился, зажался в угол, к стене, отдышался. — Вот видишь, как быстро ты позабыла про бедного моего братишку… стоило заикнуться насчет квартиры — ты сразу о нем и забыла. А если я пошутил?
— Не может быть! — простонала она, и желтая ненависть промелькнула в ее голубеньких, серо-голубеньких глазках. — Не может быть… ведь это была не шутка, Валюня? Будет квартира?
— Будет, будет, — лениво успокоил я жену. — Правда, есть кое-какие обстоятельства… но это детали, с этим я как-нибудь управлюсь.
И я вкратце рассказал ей про старуху, которой предстоит переселиться в дом инвалидов.
Жена слегка поскучнела, расстроилась. Я вдруг подумал: ей жаль старуху. А может, она просто испугалась, будет ли все это законно, и не сможет ли кто к нам придраться, и не сорвется ли весь этот замечательный план.
— Не сорвется, — успокоил я ее. — Ничего тут нет незаконного. Все будет оформлено как надо. Уже есть согласие исполкома и горздрава… Главный врач обещал ходатайство написать, от имени администрации и местного комитета.
