— Ой, какой он добрый! — сказала Люся. — Повезло тебе с начальником, Валюня.
— Конечно, повезло, — без всякой иронии согласился я. — Разве бы я дождался квартиры…
— Пришлось бы кооперативную покупать, — вздохнула жена.
— Легко сказать… А где деньги? — спросил я.
— Вот я и говорю. У нас на книжке чуть-чуть. Пришлось бы в долги влазить. А кооперативные нынче ужасно дорогие.
— Просто безумно дорогие, — согласился я, целуя жену в горячие щеки и губы и гладя ее спину, — невообразимо дорогие…
— Дорогие… такие дорогие… — прошептала она, прижимаясь ко мне, прижимая меня к себе. — Такие дорогие… дорогие…
Но тут нас будто током дернуло — кто-то громко постучал в дверь. Ах, черт…
— Как некстати, — пробормотала Люся, вставая и направляясь к двери. — Черт бы их побрал. Стучат, стучат.
Это была мама.
Моя строгая, принципиальная мама. Гордая. С преувеличенным чувством собственного достоинства. Полная высокая женщина. Седая. Люся перед ней трепещет. Уважает, боится и не очень любит.
А я люблю свою маму.
Хотя слепое преклонение давно исчезло. И мамины слабости я тоже давно раскусил. Смирился, хотя и не сразу.
— Фу, как у вас душно, — сказала мама, небрежно кивнув Люсе. — Окно бы распахнули — на улице такая жара.
— Мухи, — возразила Люся.
Щечки ее разрумянились. Даже румянец какой-то серенький.
— От мух можно марлевую сеточку сделать, — строго оказала мама.
В другой момент Люся обиделась бы, надулась: опять наставления!.. Но тут она вся горела от свежего счастья — и поспешила срочно поделиться.
— А мы получаем квартиру! — сказала и засмеялась, почти как девочка. Даже рот ладошкой прикрыла. Стесняется своего смеха, глупышка. Ей кажется, что лицо ее становится некрасивым, когда она смеется. Она права. А красивым оно бывает тогда лишь, когда… ну, вот пять минут назад оно было почти красивым, — когда глаза прикрыты, рот приоткрыт, щеки румянятся… Бывает такое, иногда.
Мама обрадовалась — правда? получаете? когда же?
— Скоро, — сказал я и вкратце изложил ей суть дела. Маме не очень понравилось то, что ситуация закручена вокруг судьбы несчастной старухи.
— Почему несчастной? — вяло удивился я. — С чего ты взяла, что она несчастная?
— А ты ее знаешь? — спросила мама.
— Кого?
— Ну, эту старуху. Ты виделся с ней?
— Пока нет. Но мне все подробно уже рассказали…
— Вот потому так легко и судишь — о чужом человеке, — сурово упрекнула мама. — Думаешь, это счастье: оказаться на старости лет в богадельне? В этом доме-интернате…
