— Да. Текст доклада…
— Лекция?
— Текст д о к л а д а мне нужен послезавтра, утром, в восемь тридцать. До свидания.
О, небеса! О, боги! Казните меня, небесные стихии, разбей меня, гром и молния, залей меня, раскаленная лава, поглоти меня, разверзшаяся земля… убейте меня, уничтожьте. Каждый день, многократно, много дней, много лет я безропотно должен терпеть позорное унижение. Человек, который выпил когда-то тайком казенную водку, — теперь мой начальник и благодетель, и я ему должен пятки лизать…
А мне не хочется!
Ничего, скушаешь… проглотишь.
Ну, ладно, сейчас ты один в ординаторской, другие врачи на обходе, ты один и не перед кем кривляться. Так отбрось же посторонние, второстепенные соображения, плюнь на детали и нюансы, радуйся главному: тебе дают квартиру! Понял? Радуйся. Радуйся. Радуйся, гад! Скотина, трепач, неудачник — радуйся!
Я радуюсь, радуюсь.
Врешь. Ты не радуешься. Кто так радуется? Радуйся!
Я радуюсь… вот сейчас, сейчас — нахлынет третья волна, девятый вал восторга — и собьет меня с ног, и я захлебнусь от соленого счастья…
«Я, ты, он, она. Вместе — целая страна. Вместе — дружная семья!..»
— Выключи, — приказал я. — Дело есть. Разговор имеется.
Мой голос очень строг. Все правильно: на работе — раб, а дома — деспот.
Выключила. Скорбное лицо. Скорбит по брату моему. Исполняет мои душевные обязанности.
«Вместе — дружная семья…» Смешно. Как будто семья — это синоним единства, дружбы, мира…
— Сашка так и не нашелся, — сказала жена. — Надя прибегала, плакала. Нигде — ни следа, ни намека. А вдруг его убили?
Я пожал плечами.
— Господи, какой ты холодный, — прошептала жена. — Какой ты равнодушный… даже страшно иногда становится.
— Это неправда, — мягко возразил я. — Вовсе я не равнодушный. Но я ненавижу пустые разговоры. Давай лучше о деле поговорим.
— О каком деле? — воскликнула Люся. — Какое может быть дело?! Твой родной брат исчез… а может, погиб?.. А ты собираешься говорить о каком-то деле?..
— Пожалуйста, могу и не говорить, — и я встал с продавленной диван-кровати. — Пусти. Дай пройти. В этой конуре может жить только собака. Одна, без щенят. Жучка. Человек здесь жить не может. Три человека здесь жить не могут никак. Это банка для шпрот. Мы — шпроты. Скумбрия в собственном соку. Так тесно, что даже гимнастикой по утрам нельзя заниматься, — обязательно сунешь кому-нибудь в нос…
— Что ты бормочешь? — спросила жена.
— Кстати, где Катя?
— Играет во дворе.
— Ела хорошо?
— Хорошо, хорошо. Можно подумать — тебя это волнует. Ты хоть знаешь, в каком она классе?
