Вошел высокий молодец, припорошенный снегом, и так встряхнулся – девки на него руками замахали:
– На крыльце, что ль, не мог? В сенях не мог?…
Молодец снял шапку, и Данилка поразился его светлым, бледного золота кудрям. Он и не знал, что у парней такие бывают.
Остроносый, темноглазый Юрашка поклонился Настасье, других как бы не замечая.
– Не вели казнить, княгинюшка! Вели слово вымолвить!
– Ну, и что же это за слово?
– Увязались за мной. Уж водил, водил – да и доводился…
– Нишкни ты, – с досадой отвечала на эти странные слова Настасьица. – Садись да и ешь, что Бог послал!
Данилка насторожился.
Настасья с виду и впрямь была получше иной княгини, а он-то их в Кремле навидался. И гордость в ней чувствовалась, возможно, даже равная его гордости, той самой, которая не позволила и словечку жалобному прорваться во все эти годы. Однако такое было несовместимо со званием зазорной девки… Ей же каждому гостю надобно угождать – разве не так?…
И то, что статный молодец, сам, видать, с недюжинным норовом, так ей покорен – это что бы значило?
После своего знакомства с Илейкой Подхалюгой и Гвоздем Данилка значительно поумнел…
– Ешь, Юрашка. Знать, не судьба нам была покумиться, – задумчиво произнесла Настасья. – Или ты нарочно опоздал? Ведь признайся – нарочно?!
– Слово ж тебе дал, что в кумовья пойду, – отозвался тот. – Видать, иное на роду написано…
– Ох, не ко времени…
Юрашка повернулся к девке, и лицо его было хмурым, как будто стряслась беда, о которой и говорить нельзя.
– А коли и так? – спросил, и была в голосе какая-то отчаянная безнадежность.
Ничего на это не ответила Настасья, а повернулась к Данилке.
– Что запечалился, куманек? Что за кручина?
– А коли скажу… – Данилка посмотрел своей новоявленной куме прямо в черные очи. – Коли скажу – поможешь?
– Ты ж мне кум, я тебе – кума! Как не помочь?
Настасья подвинулась к нему поближе.
– Аль девку красивую высмотрел, не знаешь, как подобраться? Так это мы живо! У нас в каждой слободе тетки, да крестные, да крестницы, да сестрицы, да подружки! Нам только в Верх ходу нет, и то, ежели очень постараться, отыщем!
– Нет, не девку.
– Так что же?
– Ищу я одну вещь…
– Да что ж – клещами из тебя каждое слово тянуть?
– Ищу я синего цвета бабью душегрею с ткаными золотыми птицами. Третьего дня пропала та душегрея, и то ли ее пропили, то ли у вас, у девок то есть, оставили… Синяя, с птицами – не встречалась?…
– Решительно ты подступаешь, – с неудовольствием сказала на это Настасья.
