— Тит! — позвали с улицы. — Ты дома? — и не ожидая ответа, во двор ступил вайдэлот Тур со своими жрецами. — Где отец? Пора.
Из дома вышел Вит, за ним отец. В белом исподнем, перевязанный поясом с тевтонским мечом, подаренным когда-то великим князем Миндовгом. Повернулся лицом к дверям, встал на колени, поцеловал камень порога. Поднялся.
— Я готов. Юр, дай лопату… — И наклонился к уху Юра. — Если не справишься лопатой, мечем засечешь.
Вот придумал! «Мечом нельзя…» — подавая лопату, попробовал поспорить Юр, но отец не стал его слушать.
Вышли на улицу. Впереди вайдэлот Тур со жрецами, за ними Тит с мечом на поясе и лопатой на плечах, за Титом трое его сыновей. Вдоль Кревлянки двинулись к Яриловой горе.
— Тит, — спросил, когда прошли половину дороги, вайдэлот Тур. — Скажи мне, ты сдурел? Или в детство впал?
— Состарился я, Тур.
— Да при чем тут состарился, не состарился? Люди уже забыли, когда у нас кого-то лопатой забивали. После того, как сын Драговита не добил отца, и тот два года лежа промучился, стал забываться обычай. А ты за него уцепился. Почему? Только не говори, что сыновья тебя в запечье гонят. Я давно тебя знаю, ты сам их загонишь, если захочешь. Разве не так? А, Вит?
— Загонит, — сказал из-за спины отца Вит. — Если захочет.
Тит выше вскинул руки на лопату.
— Не захочу. Хотеньев во мне уже никаких не осталось. — И добавил, помолчав: — Кроме одного.
— Какого? — повернулся к нему вайдэлот Тур. — Какого одного?
Тит усмехнулся.
— Скажу — не исполнится.
— Усмехается он, — плюнул под ноги вайдэлот. — Голове на плечах быть полчаса осталось, а он усмехается…
Подошли к Яриловой горе, у подножия которой уже толпились кревляне, а на вершине, раскинув руки, стоял недвижно, как крест, верховный вещун Криве-Кривейта. В белом плаще и красной, отороченной белой тесьмой и подвязанной белым поясом с бычьими хвостами на концах, тунике. «Сейчас снова проклинать начнет…» — подумал Тит, но верховный вещун смотрел, как поднимаются вслед за вайдэлотом люди в гору, и молчал. Поднялись, стали кругом — и Тит пошел по кругу, завершая свой земной путь. Один круг, второй, третий… Шел, ни о чем не думая, ни про что не вспоминая, ни о чем не жалея, да о чем жалеть? Круг за кругом, год за годом, изо дня в день работа, пот, мозоли, кровь, войны, битвы, просвета между ними не видел — и это жизнь? Лишь под конец блеснула, как солнце на мече, любовь, но как бы украденная, так что ж: цепляться за нее? Тем более, что не у постороннего человека украденное, как Миндовг у Давмонта украл, а у сына своего — вон он стоит около вайдэлота Тура, из-подо лба смотрит, ожидая, когда его брат младший отцу череп раскроит. Так Тит на его месте и не ждал бы. В постели вместе с Милавой задушил бы…
