— Во город во Мгу поехала…
— Во Мгу-у…
Запомнилось с первого раза это странное наименование, потому что соседнюю деревню почти так же грустно звали — Мгла.
А у ней, у Сусанны, даже адреса-то нету, куда ехать. Ни того, ни другого. И не знает она, чему больше была бы рада — сыну родному (все равно надежды-то никакой…) или известью точному: «Здесь, мол, Сусанна сыновья твои, вот эти бугорышки можешь слезой окропить». И кощунства в столь страшном выборе нету, ведь и сама она в могилу глядит.
На почте Сусанна не бывала с Ноябрьских. В праздник, в распуту, письма принес на себе проходивший через деревню мужик, зимник еще не был протоптан. Она, ясно дело, ничего не получила и поплелась потихоньку домой. Синё уж было, вечерние печи-голландки из горниц дым к небу поставили, колодцы скрипели.
И вдруг справа — поначалу даже решила, что ей кажется, — видит Сусанна: лежит у перекрестка тропок под заломленной мерзлой травой чаю осьмушка. Большая такая пачка, настоящая осьмушка, полсотни граммов. Чуть-чуть снежком припорошена…
— Осподи! — оглянулась кругом и бессильно руки опустила, колышек выронила. — Уж не блазнит ли?
Но пачка лежала по-прежнему, рядом с упавшим колышком.
— Вот беда-то! Грех-то!
Схватила чай, засуетилась, оглядываясь то на свой дом, то на почту.
— Вот беда-то…
Пойти бы сразу на почту да сказать, чтоб поспрашивала почтариха, кто чай потерял. Пришли бы и забрали. Но, с другой стороны, ежели пачками теряют да и не спохватываются — не последняя у кого-то пачка… Ой, не последняя!.. А она, Сусанна, может, даже и скус-то чайный совсем забыла! Справедливо ли?.. А как, бывало-то, пивала, как заваривала! Ни у кого лучше, чем свой, не пробовала!
Наклонилась колышек поднять.
— Что оно делать-то?.. Будь восьминка моя, дак разве этот кол, эту батожину, эту бачину прокляту взяла бы я в руки?!
Разогнулась, выпрямилась, сколько могла:
— Осподи! Как молодка забегаю!..
И, словно духу набираясь перед тем, как через непосильный порог ступить:
— Согрешу… А кто потерял, в ноженьки тому кинусь, работницей евонной, как выздоровею, сделаюсь! Как я чаю-то хочу! Осподи!
Тук-тук колышком, закрыла глаза и в домашнюю сторону шагнула. Однако через пару сажен остановиться пришлось — голову обнесло. Оттого, что будто бы довоенного чая запах почувствовала.
— Беда, беда-то еще кака!.. Не отдать ли? Осподи! Пить-ись мне не нать! Последню бы лопотинку, последню рубаху за едину бы заварку отдала!.. Свету не вижу… Сама восьминка в руки пришла! Вот ведь беда-то! Вот ведь грех-то1 Что оно делать-то?!
