Бен обернулся:
– Уж лучше здесь, чем в немецком плену, сэр. И кто его знает, в каком он состоянии теперь, когда его сбили. – Он помолчал. – Это был несчастный случай, вот и все. Никаких обид. Мы всегда были лучшими друзьями.
И он закрыл за собой дверь. Уже спускаясь в лифте, он понял, что Максвелл Найт и до их встречи знал как облупленных всех его друзей и соседей. Это его, Бена, изучали и испытывали.
Возвратившись в тюрьму Уормвуд-Скрабс, Бен едва успел занять свое место, как в комнату бодрым шагом вошел Харкорт.
– Так ты вернулся? Гляжу, не выгнали с позором?
– Вроде бы нет, – ответил Бен.
– Черт. Значит, мне так и не достанется твой стул. Мой уже не только шатается, но еще и противнейшим образом скрипит.
– Можешь с неделю им попользоваться, мне велели взять отпуск.
– Отпуск? Зачем это?
– Говорят, переутомился, – с отвращением выдавил Бен.
– Бог ты мой. А так и не скажешь, что ты того и гляди слетишь с катушек. – Харкорт уселся на стол Бена и сочувственно поглядел на него сверху вниз. – Ужасно жаль, старина.
– Ну, я не то чтобы схожу с ума или еще что в этом роде, – ответил Бен, борясь с искушением признаться, что он совершенно здоров, – просто доктор велел отдохнуть недельку-другую.
– Вот бы и мне прописали такое, – вздохнул Харкорт. – До смерти соскучился по чаепитиям, клубнике со сливками и деревенскому крикету.
– Все равно теперь команду не соберешь, все мужчины воюют, – заметил Бен.
– И то правда.
– Я раньше не спрашивал, – начал Бен, решив, что нападение – лучшая защита, – но ты-то почему не в армии?
– Только строго между нами, старина, – у меня плоскостопие. Страшно неловко в этом признаваться, как ты понимаешь. Я обычно всем говорю, что у меня сердце не в порядке. По мне, я здоров как бык, но местный доктор отказался меня аттестовать, и все тут. Я-то предпочел бы сражаться где-нибудь за границей, в экзотических краях, а не отчитываться перед каждым встречным и поперечным, которые желают знать, отчего я ношу гражданское.
– Да уж, знаю. Пакость, правда? – согласился Бен.
– Ты-то, по крайней мере, можешь закатать штанину и продемонстрировать шрамы на ноге, а мне и насчет сердца никто не верит, а уж про плоскостопие тем более.
Повисла неловкая пауза. Наконец Харкорт спросил:
– Так, значит, поедешь домой?
– Ненадолго.
– Чудно. Кент поздней весной. Яблони цветут. Колокольчики. Везет же. А можно я к тебе приеду погостить? Мои старики в Йоркшире, туда за выходные не съездишь.
Бен удивился.
