Для разных реципиентов хорал Баха в той же мере, что и рок-музыка, может оказаться эффективной формой пересказывания Евангелия» [цит. по: 211, с. 122].
В этом плане богоборчество и аутомессианизм, христология и мотивы Богооставленности, Богоискания, столь характерные для поэзии Башлачева и для рок-поэзии в целом, перекликаются с аналогичными тенденциями поэзии Серебряного века к переводу христианского мифа в миф собственной жизни, к жизнетворчеству и пафосу добровольной жертвы (ср.: «для [XX века] история Христа есть не только (зачастую и не столько) подвиг искупления и милосердия, сколько экзистенциальная трагедия (стихотворение «Гамлет» Б. Л. Пастернака), или знак абсолютной неудачи человеческого промысла (роман «Парфюмер» П. Зюскинда)» [182, с. 72]). «Философия» и «этика» творчества Башлачева могут быть интерпретированы в понятиях свободы творчества Н. А. Бердяева: человек совершает оправдание себя творчеством, поэтому творчество есть Антроподицея.
Осознанное творческое откровение приобщает к «страшной свободе» и «жуткой ответственности», раскрывая «христологию человека»: «Христос становится имманентен человеку, человек на себя возлагает все бремя, всю безмерность свободы» [213, с. 341]. «Вечный Пост» Башлачева — это «свершающееся принятие пред-сказанного решения» (С. С. Шаулов), повторение пути, пройденного Иисусом (так, в песнях альбома «Вечный Пост» происходит последовательное раскрытие персонального мифа поэта как самоизвольной жертвы: «знак решения» — «воплощенное решение» — «совершающееся принятие» — «свершение» — «распятие» — «Тайная Вечеря» — «Рождество» — «бытование поэзии» — «интимное повествование о мифе» [см.: 212]).
Таким образом, автор «Времени колокольчиков» создает свой персональный поэтический миф, следуя принципам христологии и аутомессианства и находя особую форму для взаимоотношения я —Ты: «уподобляясь» Христу, поэт стремится стать Высшим «Ты», преодолевая «я».
Песня как поступок и судьба
«Каждую песню надо оправдать жизнью. Каждую песню надо обязательно прожить», — таково творческое кредо Башлачева [28, с. 192], заявленное им в одном из интервью. Для Башлачева песня и поступок тождественны: «Все мои песни, поступки направлены на то, чтоб удерживать свет, и они с каждым днем должны быть все более сильными, чтобы его удерживать» [там же, с. 209]. Концепция дара слова как участи, прозрения и страшной ответственности отражена поэтом в единственном из уцелевших произведений позднего периода творчества (в период с сентября 1986 года до самоубийства 17 февраля 1988 года Башлачев практически ничего не пишет и уничтожает свои последние записи):
