— Так. — У меня даже скулы свело от злости.
Показывать сбившемуся с пути подростку, что ему доверяют. Потакать ему в малом, чтобы при случае использовать это против него в большом. Мама разыграла педагогическую задачу как по нотам. И все, что оставалось нам — исполнить свою роль.
Миша молча разблокировал дверь, я подхватила свою сумку, стоявшую в ногах, и вышла. На мгновение мы застыли друг напротив друга. Только теперь я заметила, что брат выглядел не слишком ухоженно. Светлая рубашка была выглажена кое-как и только с одной стороны. Бритье оставило на щеках красные полосы, как бывает, если долго отращиваешь щетину. Растрепанная прическа. Старые джинсы. Куча личных вещей в квартире, из которой он уехал задолго до моего последнего срыва.
Миша вернулся домой. А значит, Веры в его жизни больше не было. И это снова моя вина. Ругаться сразу перехотелось. Злость сдулась, как резиновый ежик с разодранным в клочья правым боком.
Брат смотрел на меня, и я не знала, что он видит. Я сама каждое утро терялась в догадках, что же покажется мне в зеркале на этот раз.
— Береги себя там, — все-таки проговорил он, но руку мне не подал.
Я кивнула и пошла к остановке. Своим ходом до деревни было добираться никак не меньше пяти часов. И время это стоило потратить на «работу над ошибками», как называл самостоятельный разбор полетов мой терапевт Леонид Васильевич. Ленечка. Леня. Лео. Ле.
Главный в списке тех, кому я сломала жизнь.
3
Но вместо обдумывания своего поведения всю дорогу в поезде я сидела у окна, прислушиваясь к мерному постукиванию, чуть покачиваясь в его такт. За окном проплывала глубинка, где-то залитая сочной зеленью, а где-то пыльная, тоскливая и шумная, заброшенная и суетливо-вокзальная. Но в каждом листочке, в каждой покосившейся постройке рядом с дорогой мне виделся дед.
На поезде мы ездили в деревню, когда я была совсем маленькой. Загружались в вагон, набирая с собой жаренных в масле пирожков, холодного молока, шипучей газировки и пачку газет. Никогда после мне не бывало так вкусно, как в душном купе поезда, везущего нас на деревню. Мишка с дедушкой громко спорили над вопросами кроссворда, я лопала пирожки, пытаясь не глядя угадать, какой из них с капустой, и запивала каждый кусочек молоком. Мама начинала готовить нам в дорогу дня за три, и этот жар с кухни, и ее раскрасневшиеся щеки, и руки в муке — все это было символом скорого пути.
Как мало нужно, если тебе шесть, лето только началось, а ты катишь на поезде бесконечные пять часов вместе с братом и дедушкой, лопаешь мамины пирожки, а впереди у тебя одно только счастье. Безоблачное, как лоскут синего неба, разорванный краем окна.
