Это было грубо. На самом деле грубо. И дедушка это понимал. Я сжалась от стыда под его суровым взглядом. Дура дурой, решила, что жизнь в спивающейся глубинке подойдет, когда у самой проблем с алкоголем хоть отбавляй.
— Да, дурацкая идея… Прости…
Дед тут же обмяк, подобрел, придвинулся поближе.
— Вот и правильно. Нечего в темный час ехать туда, где своей темноты достаточно. Лучше, Тоська, езжай в Москву, а?
— В Москву? — Я недоверчиво посмотрела на деда, тот улыбался.
Столица была в восьми часах езды на поезде. Шумная, китчевая, большая, и от того способная подарить мне одиночество.
— Ну да. Будешь там ходить, вдохновляться. — Он откинулся на спинку стула, словно уже видел, как я брожу по улицам, тонущим в огнях. — Книжку свою напишешь, а?
Дед знал, что я мечтаю писать. Еще в школе помогал мне с сочинениями и хвалил за красивые обороты. Он даже уговаривал маму отдать меня в филологический, но здравый смысл взял вверх. Со школьных пор я так ничего путного и не написала. Мне хотелось думать, что причина всех бед, случившихся со мной после, скрывалась именно в этой нереализованности большого таланта. Иногда я представляла, как отпущу своих демонов на бумагу, посвятив им целый роман. А после они оставят меня в покое. Мечтала и заливала в себя рюмку, салютуя канувшим в небытие годам, проведенным в финансовой академии.
— В Москву, значит… — Я потерлась щекой о плечо, кожа чесалась от соли. — На это деньги нужны, дед…
— Так я дам. — Он улыбнулся. — Уж на месяцок тебе хватит.
И я уехала. Даже не попрощалась ни с кем как следует. Была уверена, что вернусь через месяц. Но первая же попытка начать роман вылилась в знакомство с директором заведения, куда я пришла выпить кофе и сотворить шедевр, посвященный дерьму, бурлящему внутри. Так месяц стал годом, а заведение — местом, где я научилась свои тексты продавать. Продавать, но не жить ими. А демоны так и остались со мной. Куда им было деваться?
О том, что на первых порах дедушка придумал и оплатил мой побег, не знал никто. Даже Мишка, уже через полгода простивший свою беспутную сестрицу. Даже мама, которая, кажется, знала все и обо всех. В их глазах мой отъезд остался первым серьезным решением, поводом хоть немного, да гордиться мною. Если бы, мои дорогие. Если бы. Так что ни мама, ни Мишка не слышали разговора в кухне. И слова, сказанные дедом, которые я успешно забыла, чтобы вспомнить в день возвращения, они тоже не слышали.
— Нечего в темный час ехать туда, где своей темноты достаточно, — сказал дед, не пуская меня в деревню.
