— Я не могу, дед, я не могу так больше… — хрипела я, не чувствуя сорванное от плача горло. — Не могу больше… Лучше сдохнуть.
— Это ты брось! — Он хлопнул ладонью по столу. — Чтобы не слышал больше такой глупости. Ты что ж думаешь, сдаться — лучший выход? Ничего подобного. Так только хуже. И тебе, и тем, кто останется. Ничего толкового не сделала, а уже, гляди-ка…
Даже не поднимая головы, я чувствовала, как он хмурит брови, вытягивает морщинистую шею, похожий на старую черепаху. Он всегда так делал, когда расстраивался и волновался.
— А что делать теперь? Мишка меня никогда не простит…
— Простит. Он тебе брат. Родная кровь все смоет. Время пройдет, и забудется. Все забывается.
— Даже… такое? — Я медленно выпрямилась, шмыгнула носом, чувствуя себя маленькой девочкой, которая принесла в дневнике двойку, а теперь поняла, что и ее можно исправить.
— И не такое. Уж поверь. Если любишь человека, если породнился с ним… То все простишь. — Дед покачал головой, кашлянул, вспоминая что-то свое. — И тебя Мишка простит. Ты, главное, не дави на него.
— Он меня видеть не хочет, дедушка. — Я судорожно вдохнула, сдерживая новый приступ плача. — На звонки не отвечает… Он меня ненавидит…
— Ненависть, Тось, слишком сильное слово. Никогда его не произноси без повода. Мишка парень разумный. Погорюет и простит.
Дедушка сидел рядом, мягкий и теплый. Встревоженный и грустный, но живой. Я точно помнила, как поднималась и опускалась его грудь в полосатой рубашке, когда он поднялся, подошел ко мне и обнял.
— Горюшко ты мое. Вон, дрожишь вся. Надо себя в руки взять. Будет ночь, будет и новый день.
— И что мне делать завтра? — Я прижалась щекой к его плечу, вдохнула запах дома, и от него мне еще сильнее захотелось плакать. — Как теперь вообще жить, дед?
— Как, как?.. — Он помолчал, раздумывая. — Может, поехать тебе куда-нибудь? На время, а?
— Поехать? — предложение было неожиданным, но оно походило на выход. — Может, и правда, а? В деревню, например…
Я даже представила себе, как заживу в старом доме, расчищу садик, посажу цветы, буду есть яблоки прямо с ветки. Но дед вдруг отстранил меня, словно я сказала глупость.
— Зачем в деревню? — Он нахмурился и стал похож на рассерженного старого пса. — Придумала тоже… Глухомань эта.
— Мне и нужна сейчас… глухомань. Чтобы ни одной знакомой рожи, тишина и покой… Дед, давай я в деревню поеду. Там же дом, там же хорошо…
— Ничего там хорошего нету. Одна алкашня по кустам шастает.
