— Дедушка умер в ноябре, — повторил Миша, кашлянул, замялся, не зная, куда поставить мою тяжеленную сумку.
— Как? — Слова застряли между зубов, язык превратился в сухую наждачку.
— Ну как… — Снова кашлянул, бросил сумку себе под ноги, огляделся, будто это он, а не я, не был дома целый год. — Как умирают старики? Сердце.
Милый мой мальчик. Он и правда надеялся спрятаться за рублеными фразами. В этом тоне, напускно циничном и равнодушном, я сразу почуяла и скорбь, и тоску, и затаенную, но явственную тревогу.
— Он… мучился? — Я почти физически слышала, как зазвенел, натянувшись, воздух между нами. — Лежал? Долго?
— Да нет. Ничего такого. — Миша дернул плечом и шагнул к двери, ведущей в кухню. — Говорил с матерью за два дня до… этого… Ну, а потом позвонили из полиции местной. Сказали, соседка там какая-то увидела через окошко, что он на кровати лежит. Постучала, тишина. Ну и вызвала участкового. Ой, да что я тебе рассказываю… — Он открыл кран, наполняя чайник водой. — Никакого криминала, ничего особенного… Тось, ну жизнь это. — И выглянул в коридор, чтобы бросить короткий взгляд, но тут же скрылся, оставляя меня один на один с новостью.
Я так и застыла в дверях, комкая пальцами шарф, стянутый с шеи, потому что мягкий кашемир в одно мгновение стал душить и царапать шею, не давая дышать. Но если ткань легко убрать, стиснуть, выбросить, даже сжечь, то осознание случившегося безвозвратно осталось со мной, как факт и данность, с которыми еще предстояло сжиться. Дедушка умер в ноябре.
— Почему вы мне не сказали? — Наконец спросила я, когда чайник вскипел, а Мишка принялся деятельно звенеть посудой, прячась за стеной кухни.
— Это мама так решила, — громко, как о чем-то повседневном, ответил он.
Будто бы они разбили мою любимую вазу, смели осколки в совок и сделали вид, что так и было. Я схватила воздух ртом, чувствуя себя рыбой, распотрошенной на пирсе.
— Что значит, мама так решила? — Гнев поднялся во мне, помогая сбросить оцепенение, и я перешагнула порог кухни, швырнув шарф на пол. — Как это вообще можно было решить? Это же… Это же наш дедушка!
— Тось, угомонись, ну? — Мишка уже налил кипяток в заварочный чайник, белый с красным маком на боку, а теперь ссыпал печенья из большой банки в вазочку. — Мы не хотели тебя расстраивать, мы не хотели тебя отвлекать… И грузить не хотели.
— Миш, ты в своем уме?.. — Больше всего мне хотелось одним движением смести всю эту посуду на пол и растоптать осколки в мелкую труху.
