— Я продлеваю прерывая род. — На этой фразе Лера поняла, что строки принадлежат женщине — на каком бы узелке своей жизни она ни была, так легко признавать себя частью и целым могла только женщина, пишущая другой женщине о мире, который женщинам и принадлежит. — Вода во мне кипит и льдами стынет, огонь мне шепчет: «Здравствуй же, сестра!» Я здравствую, во веки и отныне, я падаю в траву…
— И я — трава, — закончила Лера, вскочила и понеслась вдоль набережной, только бы не узнать, прозвучат ли аплодисменты в ответ бесстрашной душевной наготе, случившейся в дебрях Нескучного Сада.
Есть ноты, которые не должны обрываться, лучше им бесконечно звучать в сердце того, кто услышал их, поймал и оставил себе — на память о важном уроке от невидимого учителя жизни, который, впрочем, так никогда и не узнает, что стал таковым.
— И я — трава, и я — трава, — повторяла и повторяла Лера, чувствуя, как кипит внутри нее неизведанная могучая сила. — Я падаю в траву, и я трава!
Пока эти слова — простые, бессильные, придуманные кем-то таким же простым и смертным, звучали в ней, разгоняя кровь, пока в каждой клетке ее тела ликовал обретенный вдруг смысл, Лера бежала к Пушкинскому мосту, точно зная, что никогда не шагнет с него. Нет, лишь поднимется по лестнице, проскользнет в стеклянную, мерцающую огнями галерею и выйдет наружу, чтобы по Фрунзенской набережной дойти к метро и уехать домой. Поливать старый фикус, веря, что он однажды оживет. Писать сказки, чтобы однажды — может, через месяц, может, в следующем столетии, кто-нибудь случайно услышал их в темноте и принял на веру каждое слово, как сегодня Лера поверила в чьи-то дурацкие стихи.
— Я — дева и дракон! — пульсировало в ней. — Я — точно та!
Она уже забралась на самый верх лестницы, распахнула прикрытые на ночь двери. Мост, спрятанный от непогоды стеклянными перекрытиями, был похож на гигантскую оранжерею. Не хватало только экзотических цветов и влажного воздуха парника. Шаги звонко разносились под прозрачной крышей, отскакивали от стен, множась, будто по мосту Лера шла вместе с героями ее ненаписанных историй. Можно было перейти на другую сторону и снаружи, но близость открытой воды, такая желанная в начале пути, теперь казалась опасной. Лучше надежно и не страшно, быстро и легко. Закрыть гештальт безумного вечера, вернуться за стол и записать наконец сказку про старуху-банши.
Телефон завибрировал, требуя внимания. Лера щелкнула по уведомлению, ощущая легкую досаду. Любое предложение теперь лишь испортило бы послевкусие. Стоило удалить подписку на пике благодарности к ней, чтобы не было искушения повторить этот вечер, ведь прекрасное не повторяется. Потому-то оно и ценно.
