Лера чувствовала, как пылают щеки. Ей не хватало воздуха и уж точно не хватило бы жизни, чтобы решиться и выйти на площадку у самой воды. Может, когда-нибудь. Может, однажды. Но и увиденного было достаточно, чтобы понять — прозорливый Телеграмм-канал снова попал в точку, она отдалась ритму, пусть стоя на месте, но отдалась.
Песня закончилась, пары замерли и разошлись, посмеиваясь, перекидываясь шуточками, будто происходящее между ними не было чем-то личным, глубинным и горячим, как раскаленное ядро. Демон поцеловал очередную ладонь, навеки прощаясь с той, в ком выжег душу за один-единственный танец, и растворился среди других. Перед тем как навсегда исчезнуть, он обернулся и посмотрел вверх — на парапеты, с которых наблюдали за танцующими такие же трусы, как Лера. Ей показалось, что их взгляды встретились, потому дьявольскую улыбку, брошенную вскользь, она решила забрать себе. На долгую память.
* * *
Лера шла, чуть пошатываясь, как пьяная. Но в голове было пронзительно ясно. Все неразрешимые проблемы стали понятны и просты настолько, что разделились на те, которые можно решить, и те, над которыми не властен никто, разве что высокое июльское небо в бликах неспящего города. И вот их-то стоило принять как данность. Не биться лбом, нет, напротив, рассмотреть поближе, вдруг за железобетонной броней беды скрывается нежное нутро нового горизонта событий?
От таких мыслей заткнулась даже старуха-банши, подавилась воем, сглотнула тяжело, поежилась в грудине, мол, не поумнела-ли ты, девка, уж не открывать ли мне поиск новой жилплощади?
— Вполне возможно, что да, — ответила ей Лера и щелкнула по новому сообщению чата.
«Никогда не знаешь, где откроешь важное о себе самом.»
Рекомендации становились все пространнее. Что делать с такой подсказкой? Прислушиваться к чужим разговорам в толпе? Отыскать среди сотни ночных забав ту, где случайные и очень пьяные прохожие вываливают свое драгоценное мнение, как причинное место из расстегнутой ширинки? Кто хранит в себе правду о другом? Кто готов поделиться ею, более того — сказать вслух глубокой ночью, когда предметы теряют очертания, а привычные слова — смысл. Или ночи эти были созданы мирозданием как раз для таких разговоров?
Не разбирая дороги, Лера прорезала толпу, как нож теплое масло. Кто-то уступал ей дорогу, кто-то толкал плечом, кто-то бросал ей вслед возмущенное — эй, блин, ты чего, блин? Лера не замечала ни первых, ни вторых, даже не слышала третьих. Накатившее было умиротворение отхлынуло, как всегда и бывает с волнами. И на обнаженных мокрых камнях разверзлась голодная пасть пустоты. Бабка под ребром покашливала, прочищая горло, — готовилась выть.
