— Расскажи мне… — начала я, пока не решив, о чем именно спрошу.
Но бабушка нервно дернула плечом, призывая к тишине, и ускорила шаг. Когда мы подошли к двери, она остановилась и шепнула мне:
— Зайди первой…
— Что?
— Зайди первой, расскажи, что ты видишь…
Она явно волновалась перед встречей с вещами, помнящими ее молодой. К тому же, в этой комнате умер ее любимый мужчина. Но я уже была там. Потому легко вошла, потянулась к выключателю, но бабушка сунула мне в руку свечу.
— Не нужно света, вот… Нам хватит.
— Но темно же! — Мне стало не по себе, в отблесках огня лицо бабушки заострилось, стало хищным.
— Там гроза, глупая, нельзя зажигать свет в грозу…
Я закивала, соглашаясь. Ну, конечно! Кто зажигает лампу в такую непогоду? Да и свечка в моих руках освещала комнату, разгоняя тьму по углам.
— Что ты видишь? — шепнула бабушка, продолжая стоять в коридорчике.
— Тут… Тут большая кровать, она очень мягкая… На ней белое покрывало с красными цветами…
— Маками! — подсказала бабушка.
— Да, целое маковое поле… — Горло пересохло, я помолчала, собираясь с мыслями. — А напротив стоит зеркало. Старое-старое, мутное такое… В резной рамке.
— Подойди к нему!
Происходящее становилось все более странным. И жутким. Но я послушно шагнула на мягкий ковер, только воск закапал вниз, будто чьи-то горячие слезы.
— Оно холодное? Зеркало. Дотронься…
Я протянула руку и в отражении увидела, как она дрожит. Зеркало было ледяным. В его глубине тонула девушка с испуганными, ввалившимися глазами, одной рукой она держала свечу, а другой прикасалась к кончикам пальцев своего отражения. Бесконечный зеркальный коридор рождало пламя свечи в моей руке, он завораживал, я растворялась в нем, теряя себя. Потому и не заметила, как позади оказалась бабушка.
Она провела по моим волосам тяжелой ладонью. Ее отражение повторило жест, я из зеркала испуганно вздрогнула в ответ. Пламя качнулось.
— Тихо-тихо… Я заберу твой страх. Ты больше никогда не будешь бояться. Ты же много боялась в своей жизни, Тося?
— Да.
— Расскажи мне, чего ты страшилась сильнее прочего?
— Темноты, тишины… одиночества.
— А еще?
— Дурных новостей.
— А больше всего? Только подумай хорошенько.
— Себя. Больше всего я боюсь саму себя.
Это не я, это отражение говорило моим голосом, это оно открывало рот, это оно двигало языком, потому сказать правду стало так просто.
— А если я скажу, что все это глупости? Что ты не сумасшедшая, что увиденное тобой, даже самое странное и жуткое, существует, просто с другой стороны…
