С уходом деда все изменилось, просто мы, запутавшиеся в ежесекундных бедах, пока этого не почуяли. Самое важное легко упустить в погоне за последней электричкой и глобальной распродажей в супермаркете. А когда спохватишься, время упущено, зато ты сидишь в вагоне с охапкой цветастых пакетов, в которых нет ничего, что могло бы тебя спасти.
На смену вещам пришли чемоданы фотографий. Я заглянула в спальню, втайне надеясь, что и зеркало, и кровать исчезнут, а на смену им вернется узкая тахта. Но доброго чуда не произошло. Маки равнодушно краснели на белом поле покрывала. В зеркале отразилась пыльная я. Короткие волосы мотались у лица. Я провела по ним ладонью, чуть потянула за кончики, но прядка, словно пружина, выскочила из пальцев и стеганула меня по уху.
Вид был так себе. Тонкая шея покрылась мурашками. Но сделанного не воротишь. Я бросила последний взгляд на отражение и потащила чемодан в комнату. Как только крышка со скрипом откинулась, я забыла и о потерянных волосах, и о всех странностях, что преследовали меня в этом доме. Чемодан был заполнен нами. Нашей историей. Семьей, которую я целый год отвыкала называть своей.
Маленькая девочка Лена в пышном платьице кусает огромный ломоть арбуза, а сок медленно стекает по ручкам на подол. Резиновая кукла разглядывает книжку, которую Леночка ей протягивает. Вот Лена стоит у березки, прижимаясь щекой. И сразу я, тоже маленькая, уже не младенец, но еще карапуз. В полосатом комбинезоне, в кулачке зажат палец хохочущего Мишки. А тут я чуть старше, пытаюсь сорвать яблоко с низко опустившейся тяжелой ветки. И снова Миша — стоит во дворе, придерживая ногой самокат.
Это все были мы, счастливые, хохочущие, живые. Именно те, кого дед любил. Такие, какими он нас видел.
Фотографии шли вперемешку. И это было странно, дед всегда разбирал их по годам, педантично записывая даты на обратной стороне. Теперь же 1976 граничил с 1960, а 1990 с 2016. На этом снимке я первый раз запнулась. Его сложно было назвать удачным — смазанный фокус, засвеченная картинка. Дед сфотографировал старую завалинку у двери. Я поднесла снимок к лицу, чтобы разглядеть его, взгляд долго не мог сфокусировать, но в итоге, я смогла разобрать знакомые кусты смородины и покосившуюся балку, на которой держался козырек. Но было что-то еще. Снятое в движении, оно смазанным пятном уходило за край снимка. Я подошла к окну, кошка молча последовала за мной. Так мы и застыли — я с фотокарточкой в руках и она, трущаяся о мою ногу.
