Это потом, придавленная его тяжестью, больше похожая на рыбу, которую выбросило на берег, я со всей кристальной ясностью поняла, что наделала. Вспомнила, с какой нежностью говорила о сестре Вера, а главное какой любовью светился Мишка, пока мы сидели под елкой, как одна семья. Мам, я не хотела, чтобы так вышло. Мам, я клянусь тебе. И когда все всплыло, грязно, мерзко, я думала только о Мишке. Я плохая, мам, мне плевать на чужую жену, мне плевать на чужую сестру, даже на чужого мужа мне плевать. Это Мишке я сделала больно. Это он того не заслужил.
Но что мне теперь делать? Как забыть, что он бросил мне в лицо эти мерзкие слова? Как он кричал, что я разбила чужую семью, потому что сама не умею любить, даже не знаю, что это значит. Я знаю, мам. И я люблю Мишку, очень люблю. Сильнее, чем тебя. Сильнее, чем деда. Сильнее, чем кого бы то ни было. А он меня больше не любит, что бы ни говорил.
И пока я беззвучно твердила все это, заученный текст, который никогда не произнесу вслух, то и сама не заметила, как осела на мягкую кровать, прижалась к ней щекой. Маки расплывались подо мной, словно кровавые пятна на снежном поле. И я бы заснула прямо там, убаюканная собственным несчастьем, если бы кошка не запрыгнула на спинку кровати, злобно шипя. Она скалилась, она горбила спину, распушенный хвост стегал ее по бокам.
Я с трудом разлепила глаза. Из глубины зеркала на меня смотрела я сама. Теперь мне казались знакомыми все черты — и растрепанные волосы, и круги под глазами, и мешковатая толстовка, и смятая футболка, и стертые джинсы. Все это не было красивым, но было моим.
— Да тихо ты, тихо! — Кошка фыркнула, чихнула, но успокоилась, только хвост продолжал нервно подрагивать.
Я потянулась, разминая затекшую, вспотевшую спину. Взгляд нет-нет, да скользил по отражению, повторяющему каждое мое движение. В этом было что-то завораживающее. Как и в маках, раскинувшихся подо мной. Но вместе с коротким сном ушел и страх. Я подошла к окну, потянула на себя раму, и в комнату тут же ворвался густой дух ночи. Теперь она была именно такой, как я помнила. Живая, стрекочущая, ароматная до головокружения. Я вдохнула раз, другой, чувствуя, как светлеет тяжелая голова. Кошка мягко вскочила на подоконник, перешагнула через деревянную раму и спрыгнула во двор.
— Меня подожди! — Мне отчаянно захотелось наружу; пыльная, сонная комната начинала давить со всех сторон, мгновение — и захрустят косточки от ее медвежьих объятий.
