Последним кадром, собранным в коробку, оказалась единственная цветная фотография, дед их не любил, но Мишка все-таки вручил ему на Новый год новую камеру. Собственно, эта пленка была единственной, отщелканной на нее. А потом все вернулась на круги своя.
Мы стояли у елки все вместе. Мама в красивом платье цвета сентябрьской ночи. Дед в новой рубашке, слишком сильно выглаженной в рукавах. Мишка в обнимку с Верой, рыжеволосой красавицей в полосатом костюме из льна. Ее брат Леня, как всегда прекрасный, словно античный бог, с молодой женой, уже слегка беременной, но оттого налившейся особенной, томной красотой. И я, неуместная растрепа с мрачным кругом под каждым глазом, которые я с трудом отвела от Лени за мгновение до того, как камера пискнула и щелкнула, увековечивая нас.
Крышка со скрипом закрылась, скрывая от меня каждый снимок, делающий историю моей семьи зримой и живой. Историю, часть которой я бы очень хотела забыть. Слезы закипели в глазах, еще секунда и они наконец пролились бы. Возможно, это спасло бы меня. И уж точно уняло боль.
Но стук в дверь, резкий, как выстрел, лишил меня и этой малости.
5
На негнущихся ногах я поднялась с пола и пошла к двери. Слезы комом стояли в горле, мне было откровенно плевать, кто же там так назойливо просится внутрь, барабанит, мало что не кричит. Стук раздавался снова и снова. Я замерла, подойдя совсем близко, оставалось только потянуть ручку на себя. Но кошка, сидевшая по другую сторону окна, с трудом различимая в солнечных бликах давно немытого стекла, заставила меня остановиться. Всклокоченная, как после драки, она горбила спину и беззвучно открывала пасть, оголяя россыпь белых, острых зубов. Казалось, умей она говорить, то закричала бы на меня, требуя не двигаться, даже не думать открывать. Но следующий стук в дверь окончательно испугал ее, и кошка спрыгнула с откоса куда-то вниз, скрываясь в зарослях смородины.
Это место определенно сводило меня с ума. Возможность увидеть живого человека, пусть и нагло барабанящего в мою дверь, вмиг стала подарком судьбы. И я открыла. Там мог оказаться кто угодно — местный алкаш с острой розочкой из бутылки, малолетняя шпана, прознавшая о городской приезжей, участковый, решивший проверить мои права на нахождение здесь, или Леня, который вдруг понял, что я его единственная любовь. Алкаш при таком раскладе выходил самым безобидным посетителем.
Но на крыльце стояла старуха. Высокая деревенская бабка в черном вдовьем платье, с такой же косынкой, прикрывающей седые волосы. И никакого Лени.
