В носу предательски закололо. Я зажмурилась, прогоняя слезы. Вслепую нащупала ящичек, стоящий на следующей полке. Он был обтянут шершавой кожей. Когда-то в нем лежала старая бритвенная машинка, а после дед приспособил его для фотографий. Самый дорогих, как всегда повторял.
Я точно знала, какие из них лежат там. Не открывая глаз вытянула ящичек и снова опустилась на пол. Крышка скрипнула, открываясь. С первого снимка на меня смотрел младенец. Он спал, сморщив маленькое личико. На черно-белом снимке не было видно, какого цвета покрывальце, в которое его надежно запеленали. Но я точно знала, что оно розовое. Я даже видела его когда-то. Атласное сверху, из мягкого хлопка внутри. Дед отыскал его, чтобы показать нам с Мишкой.
— Вот такусенькой я вашу маму принес домой, когда она только родилась, — сказал он, щурясь от удовольствия.
А мы доверчиво ахнули, представляя, какой маленькой должна была быть та, что через десятки лет родила нас, если поместилась в этом розовом квадратике.
Я посмотрела еще немного на спокойный сон девочки, из которой выросла моя мать, и осторожно вытащила следующее фото. Там маме было лет пять. В нарядном платьице, с огромным бантом, она спускалась с крыльца, вытягивая носочек сандалики. Серьезная, знающая, что платье очень красивое, а сандалики, наверное, очень белые, она морщила лобик, но от этого становилась еще умильнее. От криво обрезанного края фото к ней тянулась женская рука. Почему-то раньше я не замечала ее. Хотя много раз смотрела на этот снимок. Видны были только длинные пальцы, ухоженные, с коротко остриженными ногтями.
Понимание, что с края фото тянется рука моей бабушки, пришло внезапно. А следом за ним такая же внезапная мысль — я никогда не видела ее на фотографиях. Дед снимал все, что движется и нет. Запечатлял каждый наш шаг и чих. А любимую женщину не удосужился. И почему-то я так и не догадалась задать ему этот вопрос, хотя мы часто смотрели старые фотографии. А теперь уже не у кого спрашивать. К этой фатальной мысли стоило начать привыкать.
Я выудила следующий снимок — там мама шла на первую школьную линейку, букет хризантем был выше ее самой, несмотря на огромный бант на макушке. А потом она же, но уже старшеклассница. В красивой форме, с нарядным фартуком. А вот она с Мишкиным отцом подписывает бумаги, обязующие их жить долго и счастливо. Договор этот они нарушили через три года. И разошлись. Этого дедушка не увековечил.
А дальше Мишка, мягонький младенчик, пухлый малыш, кругленький первоклассник, а потом сразу долговязый ученик средней школы, стал появляться на каждом фото. После и я — в розовом одеяльце, почти таком же, как мамино. На руках у Мишки, на руках у мамы, на коленях у деда. Моего отца на снимках не было. Да и что фотографировать человека, сбежавшего в тот же момент, когда новая жизнь зародилась в нутре его женщины? После первого неудачного брака дочери дед стал умнее, а может пленка подорожала. Так что на снимках были только мы, любимые дети. И почти не было его самого.
