– Да, конечно, – солгала Матильда.
– Ну ладно. А то у тебя вид какой-то… отсутствующий.
– Вовсе нет. Ну так что же… вы все-таки встретились?
– Да. Но перед этим я задала ему последний вопрос. Хочешь знать какой?
– Ну-ну? – ответила Матильда, лишь бы отделаться: она не выносила эту манеру Сабины проверять, слушают ли ее, восторгаются ли какой-нибудь новой подробностью; ей мало было просто говорить, она жаждала восхищения публики.
– Понимаешь, вот уже несколько недель я никак не разберусь с этой проблемой. Я имею в виду свой профессиональный уровень. Ты, наверно, сочтешь меня идиоткой, но я всерьез раздумываю над тем, что значит быть преподавателем испанского. Я просто чувствую, что всем окружающим глубоко плевать на нас таких. Главное, уметь говорить по-английски. Вот я и спросила у Энтони, что он об этом думает. И насколько важно, по его мнению, преподавание испанского. И знаешь, что он мне ответил?
– Нет, – бросила Матильда, донельзя раздраженная ее дурацким вопросом, как будто это было вполне естественно – знать ответ какого-то библиотекаря.
– Так вот что он мне сказал: «Благодаря тебе твои ученики смогут прочесть Роберто Боланьо[28] на его родном языке. А это замечательно!» Нет, ты представляешь? Мне так понравился его ответ – я сразу поняла, что в этом-то и заключается весь смысл изучения испанского. Впрочем, я уже как-то давала читать своим ученикам первую страницу его «2666», и некоторые из них восхищались странной красотой его мира. А ты-то его читала?
– Нет, – ответила Матильда и снова солгала. Она, конечно, читала Боланьо, но утвердительный ответ грозил направить разговор в сторону анализа его творчества, а у нее не было никакого желания разделять свои литературные пристрастия с Сабиной.
Встреча становилась невыносимой. Болтовня Сабины вызывала у Матильды отвращение. Значит, она уже не была той молодой женщиной, которая представляла собой воплощенную доброту?! И значит, страдание может пробудить в человеке злобу? Похоже, что так. «Если жизнь обошлась со мной жестоко, то и я стану жестокой» – вот таким мог быть новый жизненный принцип Матильды. Пока она размышляла над этим, Сабина продолжала вываливать на нее все новые и новые эпизоды своего знакомства с Энтони. Ей даже в голову не приходило, что напротив сидит женщина, переживающая самое тяжкое горе в своей жизни, и даже если бы Матильда побуждала ее к откровенности, следовало проявить хоть минимальную деликатность. Или хотя бы вспомнить о приличиях. Ничуть не бывало! Сабина рассказала все. О первых свиданиях, о том, что они ели в ресторанах и смотрели в кино, о первом поцелуе и близком знакомстве с телами друг друга, о нескончаемых беседах (вот уж это Матильда представляла себе без всякого труда), о жизни обоих до их встречи (и особенно подробно о детстве, в частности о детских годах Энтони, прошедших в Реймсе, вслед за чем последовал короткий экскурс в историю этого города плюс описание его собора), о желании увидеть Берлин, Токио и Гонолулу, о легких расхождениях во взглядах на политику, о знакомстве с родней (крайне важный момент!), о прежних любовных увлечениях (Энтони не сразу признался, что его соблазнял гомосексуализм, а Сабина не решалась сказать, что переспала со многими мужчинами); короче, все это могло бы послужить материалом для целого романа и продолжалось бы до бесконечности, но тут прямо посреди рассказа о том, что не далее как вчера они встретили на улице Алена Сушона
