Раздевшись в предбаннике, где, кроме бочки с холодной водой, стоял на лавке бочонок медового кваса, они нырнули в прокалённое паром нутро. Молчан быстренько перекрестился и громко проговорил: «Крещеный на полок, некрещеный с полка!».[34] Окатив себя холодной водой, он забрался на дубовый настил, под самый потолок. И яростно замахал берёзовым веником, шумно выдыхая от удовольствия протяжное «у-ух», иногда покрикивая на сына, сидевшего в большой лохани с горячей водой, чтобы не мешкал и лил на раскалённую каменку студёную воду.
Андрей, выбравшись из лохани, стремительно выбегал в предбанник и, возвратившись с полным ковшом холодной воды, живо выплескивал её на раскалённые камни. Вода рассыпалась по каменке дробными серебряными шарами, которые подпрыгивали, шипели и мгновенно исчезали, превратившись в пар, устремлявшийся к закопчённому потолку горячими струями. Несносный жар растекался по баньке, раскалённым обручем стягивал тело, обжигал гортань и затруднял дыхание.
Тогда отец с сыном, спасаясь от палящей погибели, резво выскакивали в предбанник и жадно набрасывались на бочонок с холодным квасом. Напившись, отец вновь наполнял берёзовый ковш и обливал квасом сына, весело приговаривая, что и худой квас лучше хорошей воды. Отпрыск в долгу не оставался, со смехом отбирал ковш у отца и кидался к дежке… Вволю поозорничав, они возвращались в улёгшийся банный зной, чтобы смыть с тела липкую квасную гущу, и продолжали азартно париться.
Уже смеркалось. Вволю напарившись и оставив баннику воду, мыло и веник, они вышли из бани в чистых льняных рубахах и с просветлёнными лицами пошли в дом. Рада, истомившись, давно уже поджидала своих мужчин, собрав на стол нехитрую вечерю.
Чинно перекрестившись на образ в красном углу, отец с сыном неторопливо уселись за стол, а Рада принялась наливать из глиняного горшка в большую деревянную миску уже остывшую ботвинью — похлебку из кваса, свекольной ботвы, лука и рыбы. Едоки степенно принялись затрапезу, в наступившей тишине только слышался стук деревянных ложек о миску.
А пока они ели, Рада зажгла лучину и в неверном колеблющемся свете с выступившими на глазах слезами пристально всмотрелась в сына. Чуяло её материнское сердце, что завтра он навсегда покинет порог отчего дома. Когда мужчины насытились, она убрала со стола и робко стала расспрашивать мужа о предстоящей поездке. Молчан нехотя рассказал об утреннем происшествии на лугу. Закончив свой немногословный рассказ, он улыбнулся и взлохматил русоволосую голову сына.
