— Вот где ты? Ну что, забрали тебя? — не выдержав, расплакалась.
— Что же вы плачете-то? Разве не хотели вы, чтоб духу моего здесь не было? — без жалости проговорил Самко.
— Как ты можешь… Ведь я тебе мать, — зарыдала старостиха и молить стала Самко, упрашивать, чтоб унял он гордыню, прощения у отца попросил. Мол, тот смирился малость и не так гневается уже.
— Дальше-то ведь хуже будет, — говорила. — Отпадешь ты ему от сердца совсем, а ведь он отец тебе, да и ты еще мальчишка.
На самых слабых струнах играла.
— Не пойду я. Больно мне, что нет у вас для Зузки слова доброго.
— Да кто ж ей чего сделал? А? — прервала его мать.
Тут Зузка осмелела:
— Не заступайся за меня, Самко. Иди, ведь мать зовет.
— А кто же за тебя заступится, коли не я? — спросил Самко.
Тут-то старостиха и не сдержалась, съязвила:
— Да уж есть кому заступиться, вона какая красавица.
И столько в словах ее ехидства было, что понял все Самко. Только потому и не выгнал мать из чужого дома, что осталась еще в нем детская любовь к ней. Однако домой идти наотрез отказался.
А мать просила его зайти, хоть одежку какую взять, мол, смотреть стыдно, старосты сын, а весь в грязном, нестираном.
— Пусть тому стыдно будет, кто этому виной. Ничего, не в лохмотьях хожу, да и не буду, покуда здоров. А на службе казенное дадут.
Самко ведь теперь и стирал себе сам, а переодеться-то было не во что. А костюм его, хоть и праздничный был, за работой с деревом, да на нарах пообтрепался.
— Чего слова попусту тратить, — ничего не выйдет, это б и вам и отцу перемениться надо было б. Сказал — не пойду, и это мое последнее слово.
— Помогай тебе бог, как и ты нам эти два месяца, — угрожающе заключила старостиха и ушла.
— Самко, может, сходил бы? А там видно было б… — промолвила Зузка.
— Чего ж видно? Хорошего от них ждать нечего, и так натерпелся, а пойду — и того хуже будет.
— А все из-за меня, — вздохнула Зузка.
— Из-за тебя, счастье ты мое, — схватил ее за руку Самко, — да я в огонь и в воду за тебя пойду, но в обиду не дам ни злым людям, ни родне моей, — и расцеловал Зузку в обе щеки.
Ближе к вечеру пошла Зузка к скотине, чтоб хозяев хоть этим ублажить. Ей еще надо было ряднину подрубать, а ведь она от полудня с Самко была, ни стежка и не сделала.
Самко пошел тропкой вдоль ручья. Снега у тропинки уже не было, стаял.
Не успела Зузка коровам, овцам корм задать да напоить, и хозяева вернулись, Штефан с Цедилковой.
— Ну, вот, — начала бабка, — наш-то Штефко хоть сейчас жениться может.
