Заснул он лишь под утро.
IV
Было это, как вы помните, на масленую, ну, когда ушел Штефан с танцев растревоженный, дум невеселых полон.
Дело было так. За полночь вышли все прогуляться, и Штефан тоже.
Самко, хоть и давно ему Зузка в душу запала, и радовался он всякий раз, видя ее, разговора серьезного не заводил, а в тот вечер только с ней и танцевал и улыбался только ей.
Зузка краснела и, случалось, за весь танец глаз на него не поднимала. Ну, а на душе у нее что было? А то, — решила она, — если Самко не догадается, унесет она свою тайну в могилу.
— Пошли выйдем, остынем да и прогуляемся, — предложил кто-то.
Самко обрадовался, подхватил Зузку под руку, и вышли они вместе со всеми. Понемногу они отбились от остальных и побрели вниз деревней одни, сами не зная куда.
— Зузка, ты что обо мне думаешь, а, Зузка? Только правду скажи!
— Что ж я могу думать? — Сердце у нее дрогнуло, а в горле комок встал. — Ничего…
— Ох, Зузка, Зузка! Ничего? — нараспев повторил последнее слово Самко и, обняв, прижал ее к себе.
— Ты что, Самко, увидят ведь, нехорошо получился, — оглянулась Зузка с испугом, не идет ли кто.
Вокруг не было ни души. Светила луна, мерцали звезды, усыпая снег миллионами искорок. Светло было, почти как днем.
— Пускай смотрят… Хоть бы даже и отец. Кроме тебя, никто меня не остановит, — говорил негромко Самко, по-прежнему обнимая Зузку.
— Да как же я тебя остановлю, Самко? — все боялась она открыться.
— Как? А вот как. Плохо мне будет, если «нет» скажешь, но ты ведь не скажешь, а?
Зузка от волнения и холода дрожала, аж голос срывался:
— Да если б и хотела, сердце не позволит!
— Так ты любишь меня? Правда? — выдохнул Самко.
— Но ведь ты сам ничего мне не сказа… — Ее прервал поцелуй.
Зузка выскользнула из объятии, да тут послышался чей-то голос, кто-то словно ахнул, и снег заскрипел будто под ногами.
Притихшие, долго всматривались они в пустынную улицу, в проулки между домами, но никого не было видно. Они молча повернули назад.
У Самко будто гора с плеч свалилась, а на Зузку эту гору словно взвалили. Все разом перед ней встало: и отец Самко, и мать его, вся семья их, и другие, все чужие, недобрые. Лишь о Штефко не думала.
— Что ж ты молчишь, а, Зузка? — спросил ее Самко.
— Ах, Самко, я только сейчас поняла — слишком далеко мы с тобой зашли… Что скажет отец твой, мать? Не по душе им такое будет.
Слова эти прямо в сердце ему попали. Он и сам понимал, не по нраву это придется родителям, и не сразу нашелся, чем утешить Зузку. А потом поклялся, что, мол, нет на этом свете такой силы, чтоб его любви помешала.
