Да чего там говорить — было на что поглядеть, как шла она в костел либо на танцы, и когда сено убирали или как с покоса возвращалась, босая, стройная, коса русая перекинута на грудь, глаза большие, синие, улыбка на румяном лице — ну, словом, так хороша, что сама пани нотарова из соседнего села не раз приходила взглянуть на эту «славную» Пастушку. А уж лавочник-еврей, тот и вовсе про все на свете забывал, когда Зузка приходила. Донимал ее все — мол, как спалось, да что снилось, да и есть ли у нее дружок, а коли нет, так он придет, открой. Норовил то за щечку ущипнуть, то грудь тронуть, так что ей приходилось и прикрикнуть, чтоб оставил ее. Тут уж и другие в лавке ворчали, чтоб он не докучал девчонке, а поскорее товар отпускал. И жена его не раз одергивала, бывало, по-немецки, чтоб не приставал к Зузке. Писарь у нотара сох по Зузке так, что и описать невозможно. А как-то осенью на танцах тетка Мургашова шепнула соседке: «И надо же, кто б мог подумать — из пастуховой замарашки такая девица выросла!» — и вздохнула про себя, что не благословил господь ее Аничку ни такой фигурой, ни красотой.
Я уж говорил, что Зузка была работница, каких поискать, но и танцевать, и песни петь — везде Зузка была первая, а ей тогда, чтоб вы знали, и семнадцати-то не было. Цедилковы жили на косогоре, и Зузка, по воду ли шла или сено сгребала, все певала тоненьким, как звон ручейка, голоском:
Видно, тебя, девка,
черти малевали:
красота такая
от людей едва ли, —
и гордо сама себе отвечала:
Всю меня, как есть я,
рисовал всевышний.
Красота такая
Соседки от этой ее песни прямо лопались со злости:
— Видали ее, такое не всякая господская дочка позволит себе!
Может, оно и так, но уж больно та песня подходила Зузке, ее красоте!
Да и неспроста она ее пела. Ведь про свою красоту от кого она только не слыхала, и от господ тоже, чего же удивляться, что Зузка и сама в нее поверила?
Замужество.
О нем ли ей думать, коли не было еще у Зузки ни перин, ни наволочек, ни покрывала, опять же без денег свадьбу не справишь, а дать их некому, и отец, как мы знаем, ни гроша не оставил. А самое-то главное — никто и не сватался. Оно хоть и восемнадцатый год ей пошел, а девушка-то она бедная, и недаром люди говорят, что без гроша и красота нехороша.
Зузка-то о свадьбе еще не помышляла, не задумывалась, хотя, по совести сказать, про себя давно уже решила, что абы за кого, лишь бы замуж, она не пойдет. Вот, если бы, скажем, Самко… Но «сладка капуста, да не про твои уста», тут и мечтать нечего…
