И вот дедушка, который сроду с ней не ссорился, теперь вдруг стал браниться почитай каждый день — то прогонял ее в поле, то звал, чтоб шла с ним, или пытался уйти на луг один, а однажды и в самом деле ушел и добрел-таки.
Мы глазам не поверили, когда он появился среди нас, а немного спустя прибежала и нанятая женщина, которую бабушка послала на поиски.
Бабушка ненадолго вышла в сад за домом, а дедушка в это время и исчез.
Однако это была последняя прогулка деда в милые его сердцу поля и луга. Там он вечером, выпив рюмку, запел с косцами:
Стар я, плох я,
бача грешник, —
не дождаться мне
Голос у него сорвался, на глазах выступили слезы. Он быстро вытер их и прервал певцов:
— Нет, не эту, ребята, давайте повеселее!
И начал сам:
Что мне мучиться из-за любви,
милой лучше я верну колечко…
Так оно и вышло, на другой день он и вернул его.
А тогда на лугу перекрестил, благословил всех нас, детей и чужих, — вдруг, мол, завтра бабушка его не пустит.
Ну да ладно — он все равно придет, сбежит из дома.
Не пришел, лишь посланец прибежал около полудня — «что-де прибрал их господь».
Накануне вечером мы его еле уложили в постель. Утром он порывался подняться с нами. Мы насильно, со скандалом, не позволили ему встать. Он обижался, — дескать, неужто он уже ни на что не годен, он ведь еще будет ро́бить, он еще в силах, или хоть воды нам принесет. Так-то, мол, мы, дети, платим ему за все; он еще и прикрикнул на нас, когда мы ненароком повернули его на левый бок, — мы-де для того и кладем его на сердце, чтобы он умер.
Господи, сколько слез было, уговоров, пока не убедили его, что, упаси бог, мы вовсе не хотим его смерти, а надо ему отдохнуть. Он согласился лишь тогда, когда мы пообещали назавтра утром взять его с собой в луга. Он притих, от радости прижимая нас к себе.
— Детки, мои детки! Да разве могу я… вы же еще не встали на ноги, не обеспечены, разве могу я умереть? Нет еще. Да еще вон Дюрко, Янко, Аничка, — и он перечислил всех младших, — сколько им всего надо, только я знаю.
Ночью он тяжело дышал, под утро забылся сном, если это можно назвать сном.
Работа в поле не ждала, да и день выдался погожий. Мы встали и, уходя, потихоньку прощались с дедушкой. Но плач детей и женщин разбудил его, и нам стоило большого труда убедить его, что мы прощаемся «покамест», мол, «в поле увидимся».
Он заявил, что непременно придет, а сам совсем уж задыхался.
— Наверное, воспаление легких у них…
С ним была бабушка; увидев до чего он плох, послала за священником.
