— Ты лови его, лови, — кричал он, когда собака начинала обнюхивать ход в кротовую нору, — чего это он роет у нас, а не в лесу?
Но стоит собаке увлечься, комья земли полетят в разные стороны, как он уже снова кричит:
— Ну-ка оставь, от тебя еще больше вреда будет, — и засыпает дыру, разрытую собакой, собирая разбросанные камешки, чтобы летом они не попали под косу при косьбе.
В садах он делал прививки, пересаживал, спиливал лишние ветки и, если, случалось, у меня не хватало терпения дождаться, пока он кончит, дед едва не плакал, что все его труды пойдут прахом у такого хозяина, как я, который-де ждет не дождется, скоро ли солнце сядет.
Ну, а летом — о, летом он был в своей стихии! — он, можно сказать, не спал. В девять все приходили с поля домой, до десяти обряжали скотину, потом шли спать, но дедушка редко когда давал нам уснуть раньше полуночи, все строил планы на будущее. А в три часа он уже поднимался и будил бабушку:
— Давай вставай, мать, пять скоро, — простодушно хитрил он.
Бабушка вскакивала с постели в страхе, что и впрямь уже так поздно, но, поняв обман, отчитывала дедушку вовсю…
И слава богу, не то, будь и бабушка такой, как дед, мне бы наверняка пришлось спать одетым, с сумкой на боку и с косой на плече, да еще и с открытыми глазами, потому что, едва поднявшись, он уже покрикивал мне:
— Эй, хозяин, хозяин, роса высохнет; об эту пору ты уже девять рядков прокосить должен.
— Не слушай его, спи знай, еще только три часа, — снова укладываясь в постель, говорила бабушка. — Да и ты прилег бы, неугомонный, куда ты собрался в такую рань? — ворчала она на дедушку.
— С вами проспишь царствие небесное! Ну, да я не то, что вы, не гнилушка какая… Что ж, как посеешь, так и пожнешь, как поработаете, так и заработаете… Из-за вас и мне страдать, — говорил он, выходя. Верный Дунко уже дожидался его у порога, и дедушка, — я б не удивился, если б он и поздоровался с собакой, — впускал его в кухню, приговаривая: — Ах ты хозяин, верный мой сторож… Мы с тобой уже выспались, а те вон все никак глаза продрать не могут.
— Мара, вставай, — кричал он из сеней батрачке, спавшей на чердаке. — Ну и хозяйки, из-за них все прахом пойдет! — жаловался он собаке, а нам с бабушкой все казалось, что в дом кто-то пришел, и, конечно, сон пропадал. Но пока мы, бывало, встанем, он успевал покормить собаку, закуривал трубку и, взяв с собой все необходимое, уходил, сердито крикнув нам с порога что-нибудь язвительное. Тут уж и мы начинали торопиться — женщины обряжать скотину, а я бежал бегом вдогонку за дедушкой.
