— Да, но тогда по крайней мере его не видят чужие люди. Ответь же мне: выпивает ли папа, когда вы с ним уезжаете?
Анжелика посмотрела матери прямо в глаза.
— Нет, — твердо сказала она.
Насколько могла вспомнить Анжелика, в тот раз она впервые намеренно солгала одному из своих родителей.
Пить, конечно, противозаконно и грешно, думал порой Арман, когда его мучала совесть, но ведь должна же быть в жизни хоть какая-то отдушина, черт возьми. Какое-то тепло, доброта, сучувствие, женская ласка, наконец. Если потребность в этом свидетельствует о слабости натуры, значит — он слабак, поскольку не раз пытался без всего этого обойтись, но так и не сумел.
Вначале Арман надеялся, что жизнь их исправится, когда Моника забеременеет. По мере того, как будет приближаться время родов. Ведь и его собственная мать, которая, забеременев, делалась невыносима, затем преображалась; вдруг, время сотворит такое же чудо и с Моникой. Но чуда не случилось.
В глазах окружающих Моника была идеальной женой. Даже Арман признавал, что по части домашнего хозяйства равной ей не было. Дом всегда блестел чистотой, а еда, хотя и не слишком разнообразная, была достаточно вкусной и обильной. Но иногда во время трапезы Арман вспоминал застолья своей матери Берты, чудесный чесночный запах, острое пощипывание соусов и подлив. Моника не любила никаких приправ.
Она уверяла, что от них портится желудок, хотя на самом деле верила старым женским байкам о том, что острые приправы повышают сексуальные аппетиты мужчин.
Вот так и пришлось Арману привыкать к однообразной на вкус пище, и в одно утро, опрокинув второй стакан вина, он подумал: я слишком много пью, пора бы немного сбавить обороты. Тем не менее, он наполнил фляжку доверху, как обычно. В конце концов, нужно же как-то продержаться до вечера. Влить в себя хоть немного тепла, чтобы забыть о невзгодах.
— Почему ты пьешь эту гадость? — спросила Моника.
Арман примирительно поднял руку.
— Мне это доставляет определенное удовольствие, моя дорогая, ответил он.
А сам подумал: только бы избежать очередного скандала! Только бы не сегодня. Господи, только бы не сегодня.
— Удовольствие! — Моника выплюнула это слово, словно оно обожгло ей язык. — Это все, о чем ты только можешь думать, да? А на меня тебе наплевать! Да, плевать на свою жену и на ее еще неродившегося ребенка. Тебе недосуг даже подумать о нас, верно?
— Ты не права, родная, — кротко ответил Арман, а сам подумал, что, если можно придумать словечка, которое совершенно не подходило бы его жене, да и никогда не подойдет, так это "родная". — Я только и думаю, что о тебе и о нашем ребенке.
