— Пришло, — вздохнула Моника.
— Что со мной случилось? — давясь от слез, выкрикнула девочка, но мать даже не повернулась.
— Иди и вымойся, как следует, — брезгливо процедила она.
— Но я умираю! — крикнула Анжелика.
Охваченная ужасом, она не помня себя бросилась вон из дома и помчалась, не чуя под собой ног к дому доктора Бенджамина Саутуорта, где, как она знала, был Арман. Взбежав на крыльцо, она забарабанила кулачками по двери:
— Папа! Папа!
Арман открыл дверь сам, из-за его спины выглядывал доктор.
— Что за чертовщина! — невольно вырвалось у Армана. Не веря своим глазам он уставился на распростертую на крыльце дочь. — Что случилось?
Он подхватил ее на руки.
— Я умираю, папочка, — пролепетала сквозь слезы Анжелика.
— Дьявольщина! — прохрипел доктор Саутуорт.
Но Анжелика его не слышала. Она обхватила ручонками папину шею и прижалась к его теплой щеке. Раз ей суждено умереть, она умрет в отцовских объятиях.
— Не бойся, малышка, ты не умираешь, — сказал доктор Саутуорт.
Мужчины обмыли девочку, а потом доктор Саутуорт сходил и принес ей одну из собственных ночных рубашек.
— Вот, одень это, Анжелика, — ласково произнес он. — А твою грязную старую рубашку мы просто выбросим.
— Нет, — возразил Арман. — Она вовсе не грязная. Ничего необычного не случилось.
Вот как Анжелика Бержерон узнала про менструальный цикл. Она сидела на коленях у отца и слушала во все уши. Две таблетки аспирина уняли ее дрожь, а несколько капель бренди в стакане с теплым молоком, который заботливо подставил ей отец, погрузили Анжелику в дремоту. Она уже почти спала, когда в комнату вошла Моника.
Она подняла с пола окровавленную ночную рубашку дочери и накинулась на мужа.
— Что вы с ней сделали?
Анжелика не открывала глаз, но от нее не ускользнул холод в голосе отца.
— Мы рассказали ей о том, что должны были давным-давно объяснить.
Моника взяла стакан с остатками молока и принюхалась.
— Так я и думала, — сказала она. — Вы со своим пьяницей-дружком решили споить мою дочь. Анжелика! Просыпайся.
— Моника. — Арман даже не повысил голос, но Анжелике показалось, что он кричит. — Замолчи!
Анжелика услышала, как мать охнула.
— Если у тебя самой какие-то идиотские представления о том, какой должна быть женщина, это не значит, что тебе дозволено портить ребенка. Я этого не потерплю. Уж можешь мне поверить.
— Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? — взвилась Моника. — Ты не у себя в пекарне!
— Я обращаюсь к тебе, Моника, — продолжал Арман все тем же ровным голосом. — Я не позволю тебе испортить жизнь моему ребенку.
