Слезы Клодетты не просыхали, обмороки не прекращались, а Туссен жил в постоянном страхе из-за мрачных предсказаний тещи.
Вот в такой обстановке Клодетта и произвела на свет дочурку весом в пять с половиной фунтов[8]. Приходский священник примчался из церкви Святой Марии крестить младенца уже через час после рождения — ведь было неслыханно, чтобы такие крохотные детишки выживали. Клодетта нарекла дочку Моникой и была убеждена, что малышка умрет еще до захода солнца.
Но Моника не умерла. Девочка росла пухленькой, розовощекой, с очаровательными черными кудряшками и без единого свидетельства, котрое указывало бы на проявление тревожных симптомов, развивающихся у детей, чьи родители состояли в близком родстве. Впервые в жизни у Клодетты, бывшей единственным ребенком в семье, появился предмет заботы. Любуясь прекрасной малышкой, Клодетта следила за ней с волнением, гордостью и обожанием.
— Это нас господь благословил, — говорила она.
— Тебе просто повезло, — сухо роняла Генриетта. — Учти, умный человек никогда не испытывает судьбу дважды.
— Да, мамочка, — покорно отвечала Клодетта.
Туссен же был счастлив, как никогда в жизни. Даровав жизнь Монике, его жена долгое время сама дышала на ладан, потом же, несколько месяцев спустя, обрела силы и не только поправилась, но даже расцвела точно роза. Она сбросила лишний вес, который набрала, вынашивая ребенка, и талия у нее снова стала тонкой и изящной, как у юной девушки. Глядя на прелестную женушку, Туссен испытывал непривычное волнение, и в чреслах его вспыхивало жаркое желание.
— Порой, когда я вижу, как смотрит на тебя твой муж, — делилась Генриетта с дочерью, — он напоминает мне необъезженного жеребца.
— Да, — кивала Клодетта, щеки которой тут же покрывались румянцем.
— Смотри, дочка, будь осторожна.
— Да, маман.
— Первые шаги малютка сделала, когда ей было девять месяцев от роду, и даже Генриетта признала, что это чудо. В тот вечер старая дама откупорила бутылку лучшего вина, чтобы отметить такое событие:
— Благодарение Господу — он даровал нам здорового ребенка.
Клодетта за ужином выпила два бокала вина и вдруг ни с того ни с сего лишилась чувств.
— Это от волнения, — сказал Туссен.
Генриетта внимательно всмотрелась в бледное как полотно лицо дочери, которую Туссен положил на диван.
— Держи карман шире, — бросила она в сердцах. — Проклятие!
— Что вы имеете в виду? — нахохлился Туссен.
Генриетта тяжело вздохнула:
— Ставлю лучшую двойку рысаков всего Монреаля, что моя дуреха опять понесла.
