Жизнь наградила меня | страница 41



Я не помню платья и не помню часов. Папа умер в 1964 году…

– А как, Нуленька, твое здоровье?

– Да так ничего, только ноги болят. Как волки грызут. В очередях настоишься, до церквы на двух автобусах доберешься, потом хоть вой ночь напролет. Ну, да что жалиться, садись за стол. Кто тебя в Америке так накормит?

Стол ломится. Кислые щи, пирожки с капустой, картофельные котлеты с грибным соусом, творожники со сметаной, клюквенный кисель. Даже запотевший графинчик из-за окна достала. И когда она успела всё это наготовить?

Я обнимаю мою старенькую няню. В глазах щиплет, только бы не разреветься. У нее ведь здесь никого не осталось, а мне там ее так не хватает. Почему я не уговорила Нулю ехать с нами? Почему не настояла? Я отдала бы ей лучшую комнату в доме и научила включать кухонные машины. Я бы показала ее хорошим докторам, возила на океан, а по воскресеньям – в церковь. Я согревала бы ее одинокую старость и увезла бы с собой в Америку, сберегла бы часть своего мира.

Друзья родителей

Благодаря родителям я имела возможность видеться и общаться с их совершенно замечательными друзьями. Кляну себя, что по глупости и лени не записывала их истории и рассказы о жизни, их споры об искусстве и литературе.


В нашем доме бывали Иосиф Абгарович Орбели с женой Антониной Николаевной Изергиной, одной из самых блестящих женщин своего поколения и к тому же отважной альпинисткой. Иосиф Абгарович был директором Эрмитажа, а Антонина Николаевна, или просто Тотя, – старшим хранителем в Отделе западной живописи. «Представляете, как низко пала русская культура, – смеялась Тотя, – если я сижу на должности, которую занимал когда-то Александр Бенуа».

Орбели научил меня любить и понимать живопись. Иногда по вечерам, после закрытия музея, или по четвергам, когда Эрмитаж был «выходной», Иосиф Абгарович водил меня и своего сына Митю, по прозвищу Бакурик, по пустынным эрмитажным залам. Я знала наизусть коллекцию импрессионистов из запасников и держала в руках знаменитый скифский гребень из Золотой кладовой. Иногда Абгарыч усаживал нас в Малахитовой гостиной и декламировал отрывки из «Давида Сасунского». Армянский эпос не волновал малолетнего Митю. Он сползал со стула и бешено крутился вокруг себя, как щенок в поисках хвоста. «Убью, Бакур», – грозно рычал Иосиф Абгарович, хватал Митю на руки, прижимал к себе и гладил, гладил, пока Митя не зарывался в его бороду и не засыпал…

Митя был единственным, очень поздним ребенком Иосифа Абгаровича. Он родился с врожденным пороком сердца, когда Орбели было пятьдесят девять лет. Врачи предсказывали Мите короткую жизнь: Митя не доживет до семи лет, до десяти, до пятнадцати. Семья жила в постоянном страхе под дамокловым мечом Митиной болезни. «Я каждый день молю Бога, – говорила Тотя, – чтобы мы с Абгарычем не дожили до этого дня… чтобы нас Господь прибрал раньше».