А что «не»? О чем он мог спросить? «Не разлюбила?» Но ведь она ни разу не сказала ему «люблю».
— Ничего не изменилось, Юра. Просто я устала, там было невесело, поверь, да и дорога…
— Наташа! — Он с тревогой смотрел на огромный желтый циферблат перонных часов, где черная стрелка уже подходила к роковой цифре. — Наташа, как теперь? Когда мы увидимся?
— И где?.. — невесело усмехнулась она.
— Слушай, Наташа, — он заговорил торопливо, не заботясь о фразах, — как только я получу назначение, сообщу. Я сообщу свой адрес, ты ведь еще будешь здесь? Или где? Но потом ты приедешь ко мне, — это он сказал медленно, ибо это было главным. — Ты обязательно приедешь. Мы должны быть вместе, Наташа!
Она молчала.
— Мы должны быть вместе, слышишь! — Он настойчиво тряс ее за плечи, старался заглянуть в опущенные глаза: — Должны, Наташа!
И вдруг она подняла их и посмотрела на него своим обычным ясным взглядом.
— Вот что, Юра, — она говорила спокойно и твердо, — когда пришлешь мне свой адрес, я напишу тебе. К тому времени я все обдумаю и напишу…
— А если не напишешь?.. — по-детски возразил он. — Ты обещаешь? Обещай, что приедешь!
— Не надо, Юра. Я ничего не стану обещать, я не люблю обманывать. Решу для себя и напишу. И если еще нужна буду тебе, приеду.
— Ты всегда будешь нужна, ты приезжай, пожалуйста, я буду ждать, я не смогу без тебя…
Проводница вагона уже возилась с подножкой.
Наташа порывисто обняла Левашова, не целуя, на миг прильнула к его груди и торопливо оттолкнула:
— Садись же! Опоздаешь!
Он бросился к поезду.
Ночная мгла вскоре поглотила перрон, белый шар фонаря и Наташу, стоявшую неподвижно с застывшей в прощальном жесте рукой.
Так они странно расстались. И всю дорогу до Москвы Левашов мучился. Казня себя за то, что не то говорил, не сказал главного, задавал совсем не те вопросы…
Он ворочался на полке и даже впросонье застонал однажды.
Дни в Москве были для него невеселыми. В дружной семье Левашовых неприятности одного тяжело переживали все. Старые раны отца хоть и давали о себе знать, но нечасто и несильно. Он покряхтывал, шутил, тем все и кончалось. А тут вдруг какой-то забытый осколок взбунтовался, вырвался из мышцы, где таился уже столько лет, стал опасно приближаться к легкому. И врачи решали, быть или нет операции.
Мать осунулась, она почти не выходила из больницы. Сестра Ольга с трудом вытаскивала ее оттуда, чтобы накормить. Тут еще карантин объявили, и Левашову так и не удалось повидать отца. Потом его неожиданно вызвали в политотдел ВДВ и отправили в срочную командировку. На вокзале его провожал Николай. Брат был озабочен.
