— Так точно! Мое отделение!
Левашов с трудом сдерживал раздражение. Он замерз в своих тонких сапогах, пока топтался здесь битый час по вине этого самого Копытко, а значит, и лейтенанта Гоцелидзе, который даже не счел нужным вернуться. Ему не понравился сержант — хитрый парень; Левашов сразу приметил в ответе Копытко попытку увильнуть: не я сам, мол, а мое отделение…
— Что значит отделение? Вы отвечаете за это ограждение или не вы?
— Так точно, я! Только…
— Тогда почему с этой стороны оно не поставлено?
Копытко молчал.
— Я спрашиваю, почему с этой стороны не поставлено ограждение? — совсем тихо повторил свой вопрос Левашов.
— Так тут, товарищ лейтенант, так получилось…
— Как получилось? — еще тише спросил Левашов.
— Да вот, бечевки не хватило. Что ж, за ней в лагерь бежать? А все одно, с какой стороны ни подойди, видно, что ограждено. Место-то открытое, мы учли, что оно открытое…
— «Учли»? «Видно»? «С какой стороны ни подойди»? Так? — Левашов говорил, не скрывая ехидства. — Пойдемте.
Они обошли кусты, спустились в овражек.
— Вот… видите, товарищ лейтенант, вот, все видно. И с правой стороны, и с левой, куда ни глянь…
— Ложись! — скомандовал Левашов.
Копытко растерянно смотрел на него.
— Ложись! — закричал Левашов.
Копытко плюхнулся в снег и так лежал, нелепо разбросав руки, задрав голову и вытаращив глаза на офицера.
— Вперед!
Придя в себя, Копытко быстро и ловко пополз по-пластунски.
— Стой! Ну как, видно?
Копытко огляделся по сторонам, как делал это раньше Левашов, но промолчал.
— Вперед! Стой! Видно?
Копытко прополз еще несколько метров, опять огляделся, на этот раз медленно, обреченно — он уже понял, что ограждения и указки не увидит.
— Встать! — равнодушным голосом произнес Левашов. Он повернулся и, не оглядываясь, направился к лагерю. Его вдруг охватила усталость. К чему весь этот час морозного ожидания, эти дешевые эффекты с растерянным, ошарашенным Копытко? Он, наверное, выглядел смешным в глазах Гоцелидзе — эдакий едва оперившийся выпускничок. Не успел приехать, уже проявляет служебное рвение, придрался к пустякам, взбудоражил всех…
Сумерки уже сгустились по-настоящему. Лес сплошной черной стеной почти сливался с темнотой. Кое-где мелькали огоньки, вдали над невидимой дорогой проплывали золотистые купола — свет автомобильных фар.
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! — донесся до него из-за спины голос. — Виноват, товарищ лейтенант…
И тут сержант Копытко, командир первого отделения, услышал слова, которые за два года службы ему не доводилось слышать ни от одного офицера.
