Это многообразие позиций, особая форма повествования позволяют говорить о преемственности рассказа Л. Андреева по отношению к произведениям Ф. Достоевского. Именно поэтому вслед за М. Бахтиным, обозначим изученное явление термином «полифония» [Бахтин 1972: 7]. Танатологическая полифония является характерной чертой «Рассказа о семи повешенных», определяет его содержание и влияет на его поэтику. Вместе с тем если у Ф. Достоевского полифония способствует размышлению об этических проблемах жизни, то для персонажей Л. Андреева нравственного выбора нет. Они не раскаиваются в своих поступках (терроризме, преступлениях), обращаясь в своих мыслях к чисто онтологической проблеме предопределенности казни и таинственности смерти. Даже крестьянин не принимает кончину по-толстовски «просто», – перед нами люди общества модерна, в большинстве своем упирающиеся в танатологический «тупик».
2.2. Танатологическая архетшшка и мифопоэтика
Кроме эксплицитно выраженного содержания, в произведении присутствует и так называемая «латентная» семантика. Эта гипотеза принадлежит, прежде всего, психоаналитическому, архетипическому и мифопоэтическому подходам, в рамках которых ставится под сомнение «прозрачность» смыслов и производится поиск тех значений, которые могут выражаться в тексте бессознательно.
Выше уже отмечалась роль психоанализа в становлении танатологии как гуманитарной научной дисциплины. Фрейдизм превратил слово «Танатос» в термин, обозначив им бессознательное влечение к смерти. З. Фрейд и его последователи неоднократно обращались к мировой литературе. Причина обращения психоаналитиков к художественной литературе заключается в том, что наряду со «сновидениями» и «ошибочными действиями» художественное произведение для исследователя – прежде всего «проявление бессознательного, которое нужно осознать» [Фрейд 1995: 9]. Сам З. Фрейд формулировал это так: «Из кажимости поэтического мира проистекают, однако, очень важные последствия для художественной техники, ибо многое, что, будучи реальным, не смогло бы доставить наслаждение, все же достигает этого в мире фантазии… Неудовлетворенные желания – движущие силы мечтаний, а каждая фантазия по отдельности – это осуществление желания, исправление неудовлетворяющей действительности» [Там же: 129–130]. Актуальность применения психоанализа в качестве инструмента познания художественного текста подчеркивается русским психоаналитиком и литературоведом И. Ермаковым: «…Он дает возможность познавать творчество и отдельные произведения как органическое целое, обусловленное взаимодействием между бессознательными влечениями и сознательными задачами писателя» [Ермаков 1999: 8]. Подобную идею, несмотря на неоднозначную оценку психоанализа, выражает в своей статье и Ж. Старобинский: «Психоанализ побуждает нас искать главную функцию данного произведения – то, что писатель хотел в нем выявить, или скрыть, или сберечь, или просто испробовать» [Старобинский 2002,1: 65].
