Суть психоаналитического познания литературы заключается в следующей презумпции: образы и сюжетные ходы, созданные автором, спровоцированы определенными психическими травмами и комплексами. Так, например, мотив убийства отца в романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» считается обусловленным неврозом писателя, вызванным реальной трагической смертью отца и восходящим к Эдипову комплексу [Фрейд 2002а: 76; Нейфельд 2002: 176][50].
Постфрейдист Э. Фромм связывал «стремление к жизни» и «тягу к разрушению» с психологическими типами людей, «биофилами» и «некрофилами»: «Биофильство – глубокая жизненная ориентация, которая пронизывает все существо человека. (…) Некрофильство – тяготение человека к смерти». Примечательна характеристика некрофила: «…Некрофила влечет к себе тьма и бездна. В мифологии и поэзии внимание приковано к пещерам, пучинам океана, подземельям, жутким тайнам и образам слепых людей. (…) Он ориентирован на прошлое, а не на будущее» [Гуревич П. 1991: 18, 20]. Эти характеристики можно в известной степени применить и к творческим личностям, противопоставляя А. Пушкина и М. Лермонтова, М. Горького и Л. Андреева, А. Солженицына и В. Шаламова и т. д.[51]: грубо говоря, несмотря на одинаково пристальное внимание этих авторов к танатологическим мотивам, в творчестве первых писателей преобладают оптимистические, «биофильские», тенденции, в творчестве вторых – пессимистические, «некрофильские».
Следовательно, можно говорить не только о влечении к смерти, но и о влечении к письму о смерти[52]. С психоаналитической точки зрения, эта писательская склонность представляет собой форму сублимации танатологического инстинкта. Частота обращения автора к теме смерти обусловлена уровнем его деструктивной энергии, зависящей от характера индивидуальной психики человека, его наследственности, социально-исторической и культурно-этнической среды, конкретных обстоятельств жизни и пр.
Уже в работах З. Фрейда возникают новые принципы анализа, задача которого – выявление латентной семантики самого произведения, а не неврозов автора. Эти исследования опираются на знание мировой мифологии и символики, познаваемые, по мнению австрийского ученого, в первую очередь через сновидения. В статье «Мотив выбора ларца» З. Фрейд проводит параллели между эпизодами выбора, взятыми из нескольких мифов, сказок и литературных произведений: три ларца («Венецианский купец» У. Шекспира), три дочери («Король Лир»), три богини (миф о Парисе), три невесты («Золушка»), три сестры (сказка Апулея). Предпочтение отдается одной из женщин (ларец – символ женского), так как она не только красива, но и проста, а самое главное – молчалива. Ссылаясь на В. Штекеля, психоаналитик отмечает: «…Немота в сновидениях часто становится изображением смерти» [Фрейд 20026: 39]. В итоге З. Фрейд связывает двух женщин с богинями судьбы, а третью – с аллегорией смерти. Таким образом, персонажи бессознательно выбирают именно Танатос, репрезентируя тем самым один из основных позывов индивидуума.
