– Как всегда. – Щелчок кнутом мне по сердцу. – Как всегда и везде. Поджигают дома. Люди бегут прочь с самыми ценными вещами и деньгами. А те все отбирают. Насилуют женщин. За малейшее сопротивление – перерезают горло. Сожжены две самые богатые усадьбы. Пострадали две женщины и одна совсем еще, кажется, девочка. Вы понимаете, что я имею в виду, говоря «пострадали». Двое убиты. Отец и сын. Пытались спасти одну из этих женщин, то ли сбежать. Сбежать они тоже никому не позволяют. Чтобы не донесли. Все продуманно и методично.
«Методично» – это из словаря отца. Методично – значит хорошо. Ему не нравится, что судья применил его к разбойникам. Он наморщил лоб и сказал:
– Сукины дети.
– Верно. Самые настоящие мерзавцы, – согласился мировой судья. – Таких, как Гонтас, повесить мало. Их надо пытать.
Так они дошли до большака. Судья зачем-то потопал, как человек, смахивающий с валенок снег, перед тем как войти в избу.
– Я бы отрезал им ноги и руки, вырвал бы языки и пустил бы жить дальше, – говорил он.
– Да уж, – ответил отец. Такие вещи ему не по сердцу – уж слишком он любит порядок.
«Я за духовные наказания», – говаривал он матери. – «Физическая расправа с преступниками негожее занятие для человека нашей эпохи. Духовная кара куда эффективнее. Но мы все еще варвары».
– И что же они учинили в Бельведере?
– Как это ни странно, там – почти ничего. Дворец сейчас пуст. Так что они просто пришли, сломали замки и вот уже второй день там живут. Окрестные жители и управляющий попрятались кто куда.
– Ясно, – откликнулся отец, а я снова увидел тех шесть птиц, кружащих в синем небе, и озноб пробежал по коже, словно я искупался в холодной воде. – Я никогда не был в Бельведере, но, на мой взгляд, окружить их там нам ничего не стоит. Ведь вокруг дворца – парк?
– Да. Веймутовы сосны, сибирские пихты, крупнолистные липы. Прекрасный парк.
– Ну что же. Поехали, – отец улыбнулся. – Если беда, надо помочь.
В этот миг он мне почти понравился. Иногда он может показаться хорошим человеком, но подобное впечатление обманчиво. Он ни хорош ни плох. Нельзя его так рассматривать. Он равнодушен к добру и злу.
Отец махнул отряду рукой, чтобы ехал следом, и сел в повозку. Его движения всегда крайне изящны. Судья взглянул на него, и я прочел в этом взгляде, как в книге: «Писаный красавец; какает, видать, тоже красивей всех».
С этой минуты судья начал мне нравиться, и я мысленно простил ему эти беззаботные щелчки хлыстом.
