Однажды утром – уже пошли осенние заморозки, и ночью желто-белая мерзлая грязь покрывала землю – нас с отцом разбудил рев пламени. Дом горел, а вместе с домом горела и мать. Мне кажется, она сама его подожгла. Кто может знать! Мы стояли и просто смотрели – слишком поздно было уже что-то делать – как вдруг услышали (а может, нам лишь послышалось?) мамин голос, зовущий отца. Я не ожидал, что он такой прыткий. А может, зрелище горящего дома (его пылавшей мечты) вернул его в прошлое и он забыл, во что превратилась мать. Только в огонь он кинулся не размышляя. Я видел, как загорелась на нем одежда, не успел он еще забежать внутрь. Только он, казалось, ничего не видел, ничего не слышал. Я понял, что моему отцу не выйти оттуда. Глядя совиным взглядом на трескучее, ревущее пламя, я не спешил ему на помощь, просто стоял, и все. Но отец оттуда вышел. Я остолбенел. Вышел с обгоревшим лицом, без следа волос, весь обугленный, мясо местами отскочило от костей и висело клочьями. Я подбежал к нему, но его тело было почти целиком из тлеющих углей. Фигура эта распростерла руки, словно хотела меня обнять, глухо просипела «Прости, сынок» – и свалилась наземь. Я наклонился. На меня глядел зеленый глаз (другой глаз выгорел). Это была моя мать.
Тогда я разогнулся и… Повремени, батюшка, не могу больше. Знай: уже больше десятка лет что ни ночь – мне снится только этот пожар. Погоди минутку, сейчас я оправлюсь.
Краем глаза я видел спешащих на помощь людей с крюками, ведрами. Несчастье сплачивает, батюшка. Тогда я выпрямился и плюнул. Я оплевал труп моей матери. Не знаю, что на меня нашло. Оплевал ее прах.
Зачем я тебе это рассказываю? Это важно, отец. Вот увидишь. Этот маленький липкий комочек, вылетевший у меня изо рта, определил мою судьбу. Послушай, что было дальше.
Люди всё приближались, от дома уже мало что осталось, а они бежали к нему, пока вдруг не остановились и не застыли как вкопанные. И тогда я увидел то, чего не видел несколько лет. Окаменевшие люди рядом со мной исчезли, а у меня перед глазами на небесах начал вертеться круг с огненными спицами. Я уже рассказывал тебе, как оно бывает.
Ну вот, тятенька, теперь ты видишь, что я нехороший человек? Чтó я тебе говорил?
– Позволь, Мейжис, мне тебя поцеловать.
А ты не боишься, дедунечка, что я могу хворать этой гадкой болезнью? Неужели тебе все равно? А может, случится чудо, и тебя в последнюю минуту помилуют? И отпустят, что ты будешь заразный делать? А, батюшка?
