– Родная моя, мне так жаль, что ты тащишь этот груз в одиночку. Тебе нужно было обо всем нам рассказать. Мы бы поняли. Он заботится о Брук? – спросил он.
Дана покачала головой.
– В ее свидетельстве о рождении в графе об отце стоит прочерк. Мне было восемнадцать, когда я пришла работать на ранчо, и я занималась на онлайн-курсах колледжа, чтобы получить степень. Вскоре после этого в моей жизни появился он. Он был немного старше меня, и мы жили вместе, но так и не расписались. Он исчез, когда Брук была еще совсем малышкой. Иногда он меня бил, но когда он поднял руку на моего ребенка, я была так на него зла, что сказала ему, чтобы он убирался и больше никогда не возвращался, – всхлипнула она, и слезы начали скатываться по ее щекам.
– И что потом? – спросил Сед.
– Это была его третья измена, о которой я прознала, поэтому я его выгнала. Он так рассвирепел, что даже сказал, что она не его ребенок: он сделал операцию после рождения последнего ребенка от бывшей жены. Ее отец – он, но я так разозлилась, дядя Сед, что сказала ему, что он прав, и слава богу, что она не от него. Когда-нибудь Брук увидит свое свидетельство о рождении. Что я ей скажу?
Ее плечи дрожали от слез и боли. Сед достал до нее своей длинной рукой и вытер слезы. Она схватила его руку и прижала к своей щеке. Пэйтон был прав. Рассказать незнакомцу было намного проще, чем человеку, которого она любила как дедушку.
– Не рассказывай ей больше, чем ей пока стоит знать. Ты и так все правильно делаешь, и тебе не нужно беспокоиться об этом сегодня ночью, дорогая. Сегодня ночью ты отбросишь все печали, ляжешь спать и будешь видеть сладкие сны про своего нового знакомого.
Она опустила руку на диван, не выпуская его руки.
– Я не заслуживаю ничего этого. Ни наследства бабушки, ни Пэйтона, ни дочь, которая так много для меня значит, и уж точно ни тебя.
– Это только ты так думаешь. Мы с Энни смотрим на вещи иначе, чем вы, девочки, – сказал он, убирая руку и вставая. – Утро вечера мудренее, дорогая моя. Поспи немного.
* * *
Сед присел на ржавый металлический стул рядом с дверью в свою каморку.
– Энни, у меня душа разрывается. Одна из наших девочек не могла рассказать нам о ребенке, потому что не хотела нас разочаровывать. Другая солгала нам по той же причине. Это так унизительно чувствовать себя настолько любимым, что тебе боятся причинить душевную боль, согласна?
