У нас в Крисанте | страница 22
Поднялся страшный переполох. Михэлука в ужасе убежал от дяди и с плачем вцепился в деда Хадеша. Арабелла остановилась, тихо заржала, протянула к мальчику морду и обдала его своим теплым дыханием.
Тетка Олимпия что-то шепнула дяде Гавриле, он подбежал к хромому и оттащил его в сторону:
— Оставь, Томе́ка, не надо. Господь бог сам покарает их по заслугам! — попытался он успокоить хромого.
Но тут Томека обрушил свой гнев на дядю:
— А ты разве не виноват?.. Как ты мог допустить, чтобы Пэлтэгуцы так ее мучили. Работала за семерых, пока кровь горлом не пошла! Да какой же ты после этого брат!.. — Он сплюнул и швырнул шапку на землю.
Дядя Гаврила поднял шапку хромого, отвернулся и, опустив голову, тихо побрел за гробом.
Крестный и крестная тут же повернули и поспешили домой, заперлись и не вышли даже, когда тетка Олимпия и дядя Гаврила вытащили все вещи из каморки… Наверное, очень испугались Томеки.
Большой сундук, стол, стулья и узел с постельным бельем погрузили на дядину телегу. Томека усадил Михэлуку на телегу деда Хадеша, рядом с теткой, и заботливо закутал в кожух.
У ворот бабка Текла с плачем обняла и расцеловала мальчика.
— Ну, дай бог тебе счастья, птенчик дорогой! Может, у дяди лучше будет житься, ягненочек мой ласковый!
Растолкав всех, дядя неожиданно подскочил к крестному.
Но Михэлука словно оцепенел. Он не плачет, сидит и не сводит больших испуганных глаз с раскрытой настежь двери их опустевшей каморки. Затем в отчаянии окидывает взглядом стены незаконченной конюшни и широкий двор. Его мамочка каждое утро убирала этот двор. А под навесом кладовой лежит коромысло и стоят пустые перевернутые ведра. Они тоже словно ждут его маму.
Припав к щели в железных жалюзи, крестная не сводит глаз с отъезжающих:
— Только бы топор не украли. Как это я его забыла на дворе! Ох, ох, святая Параскива! Вот какую получаешь награду, когда делаешь людям добро! Черт хромой, нас на посмешище выставил! Этот босяк тебя ударил, а ты хоть бы пальцем пошевелил в свою защиту! Надо было вторую ногу ему переломать.
А господин Пэлтэгуца мечется по пустой корчме, как зверь в клетке.
— Дура ты безмозглая! — орет он. — Этого еще не хватало! Захотела, чтобы начали следствие производить и у меня на постоялом дворе всех допрашивали, что, да как, да почему? Не понимаешь, на каком мы свете живем? Не знаешь, что голодранцы сели нам на голову, плюют в лицо и кричат, что теперь они стали хозяевами? Того гляди, вмешается профсоюз и заставит еще заплатить ей за все годы жалованье.
