Узелок на память [Фельетоны] | страница 27

Потому-то хутор всем миром ополчился против залетного жениха Спирьки-модерниста.

Появился он в Рушниковском с месяц тому назад. Под вечер к правлению колхоза подъехал на такси худородный молодой человек с фибровым чемоданом в руке, с треногой и палитрою под мышкой. Разодет был приезжий в пух и прах, будто на карнавал собрался. «Клоун», — подумала сторожиха тетка Меланка. А тот прямым ходом проследовал в кабинет к председателю и представился:

— Спиро́ Птициан. Художник. Приехал писать портрет вашей знаменитой звеньевой.

И предъявил какую-то грамоту.

— Наталку, значит, малювать будете?

— Да, сначала Наталью Григорьевну, а потом, если придет вдохновение, то и голову колхоза увековечу на полотне.

На постой Птициана определили к тетке Меланке, соседке Григория Мельниченко. Время шло, но художник не торопился. И когда любопытная Меланка поинтересовалась: «Чого ж ты ее не малюешь?» — объяснил назидательно:

— Это относится к тайнам лаборатории живописца. Но вам могу открыться. Чтобы создать шедевр, я должен уловить момент, когда моя героиня психологически созреет.

Об этом своем разговоре тетка Меланка поведала Наталкиной матери Параске:

— Що це такое «шедевр», я не знаю, что такое «психологический момент», тоже не розумию, но что он хочет, кума, от твоей дивчины, це я по глазам его бачу.

Параска насторожилась. Ей не нравилось, что цветастый франт ходит по пятам за дочкой; того и гляди — дурную славу накличет. А тут еще начались сеансы. Птициан сказал:

— Я привык писать без посторонних, наедине с натурой.

Сидит Наталка на стуле, под фикусом, в карих очах лукавые смешинки так и искрятся. А Спиро́ сделает мазок, уставится на нее и ест дивчину взглядом, как гипнотизер. Сделает еще мазок и вздохнет:

— Эх, Наталья Григорьевна, цветок душистых прерий! Цвести бы вам у моря, в моей родной Одессе… На рейде корабли с иностранными флагами, нейлоновые огни на Дерибасовской, а под каштанами влюбленные парочки…

— Нейлоновые, говорите? — прыснула Наталка. — А в Киеве я видела неоновые.

— Да что там Киев! — продолжал заливать Птициан, не придав значения Наталкиному замечанию. — Вот на Канарских островах иллюминация! Кстати, перед твоим взором, Натали́, сувенир этих божественных островов.

Спиро́ бережно поправил свой ослепительно багряный галстук, на котором резвились цепкохвостые обезьяны.

— Память о дальнем плавании. Да, да, семь раз ходил на флагмане в качестве бортового художника. Море — моя стихия! Штормы и штили, девятый вал… Был, конечно, маринист Айвазовский. Но мы, модернисты, прокладываем новые пути. В Дели устраивали выставку моих полотен. Посол открывал. Успех был шедевральный. Индусы качали…