Сил кричать от увиденного на дворе у Фимы недостало. С высокого крыльца она видела и в темноте двора: беда под навесом хлева творится, люди чужие там, не деревенские.
«Зорька?!» Корову вывели из тёплого хлева под навес и зарезали. Теперь свежевали, не обращая внимания на хозяйку на крыльце. Было их двое, этих молодцов. Днём они заходили в избу, предлагали Фиме продать стельную корову на мясо. Кормить корову Фиме всё равно нечем. Остатки закупленного сена неожиданно быстро подъелись Зорькой незадолго до Нового года. Оттого и горевала, плакала Фима, жалеючи голодную корову: на соломе долго не протянет. Фима была согласная отдать корову даром старикам Еремеевым, крепким ещё по годам и живущим в достатке. Но не резать корову. Стельная Зорька, грех резать корову с телёнком в утробе.
Ноги у Фимы отказали, и она опустилась тяжестно на приступок крыльца. В молодые годы Фима крупной молодухой считалась. В кости широкая. Сильная в натруженных руках. Но старость кого хочешь истребует на отчёт к себе. И силу потребует-заберёт, и болезни, что стерегла для такого возраста, вернёт. Нутром здоровая, Фима мучилась ногами.
— Та шо ж вы, ироды, наделали?! — только и вышептала Фима бандитам.
«Ироды», будто так и положено, будто по согласию и полюбовно решён вопрос зарезать Зорьку, похохатывая, стали дразнить беспомощную старуху. Деревня пустая от жителей, кричи — не докричишься помощи: пять семей всего живут в разных концах протяжённого села. Все старики. Сотня домов пустует без хозяев.
— Тебе же, бабка, предложили хорошую цену, а ты заупрямилась. Сами возьмём. Тебе деньги уже не нужны.
В центре села, в столбовом и гулком морозном воздухе, в ночи при ярких звёздах, запикало радио на высоком столбе. Колокол хрипнул и замолк.
Тишина — как до сотворения мира. Днём бандиты всё рассчитали. Знали, куда ехали. Фимин двор по эту сторону села крайний у прикордонной тайги. Днём приходил с центральной усадьбы грейдер, улицу от снега разрыл лопатой на две безжизненные половины с рядами изб без следов и тропинок ко дворам. Новый год осталось ждать недолго, и для пенсионеров председатель сельсовета нашёл возможность очистить дорогу до села и улицу. Центральная усадьба — в восьми километрах на берегу Кана, в советское время там базировался леспромхоз «Таёжный». Леспромхоза лет десять как не стало. Деревня на берегу реки Кана осталась без работы, кормились люди доходами с подсобных хозяйств и огородов; кормила, не давала умереть тайга. Глухой угол на стыке двух районов.
